— Это значит, — ответил Миллер, — что повсюду внизу и вокруг нас двадцать миллионов людей начинают умирать в своих конторах, домах и магазинах; в подземных переездах, лифтах и поездах; в метро и на паромах, на улицах и в ресторанах двадцать миллионов людей вдруг поняли, что не могут двигаться. Никто не в силах им помочь. Некоторые вышли из машин и пытаются ползти на руках, таща атрофированные ноги. Они взывают о помощи, но еще не отдают себе отчета в размерах трагедии. К утру они превратятся в диких животных. Через несколько дней кончатся вода и пища. Надеюсь, они вымрут быстро, прежде чем начнут пожирать друг друга. Целый народ умрет, и никто не будет об этом знать, поскольку не будет газет, телефонов и телеграфа. Я буду поддерживать связь со своими людьми с помощью почтовых голубей. Пройдут месяцы, прежде чем мы снова будем вместе. Звук, который вы слышите это стон отчаявшейся души.
Хейслер конвульсивно схватил Миллера за руку.
— Но раз вы это сделали, значит, можете и повернуть все вспять?
— Нет. Мы сделали это с помощью электричества, а его больше нет. Наверняка, и наши машины остановились.
— Значит, мы все умрем?.
— Думаю, да. А может, ваши ученые сумеют найти выход из этой ситуации. Мы сто лет назад нашли его и выжили. Ваша раса пыталась уничтожить нас с помощью всех доступных вам средств, но мы выжили. Может, и вы выживете, откуда мне знать? Мы хотели с вами договориться, прося только равноправия. Вы сами видели, как реагировали эти люди и что они об этом думали. Появись у них возможность, они тут же сравняли бы с землей нашу колонию, так что мы действовали в порядке самообороны.
Хейслер попытался раскурить сигару, но электрическая зажигалка не действовала.
— Значит, вас зовут Авраам Миллер? Кажется, у нас был общий предок. Я нашел это в книге.
— Я знаю. Ваш прадед и моя прабабка были братом и сестрой.
— Именно так говорил профессор, но тогда я еще не знал о вашем существовании. Теперь я хотел бы поговорить с вами о моей дочери.
Мужчины начали долгий разговор. Снизу доносился все тот же шум, неутихающий, непрерывный, полный звуков, незнакомых нынешнему поколению. Но с такого расстояния — от земли до сотого этажа — все сливалось в один звук. Хоть и состоявший из миллиона разных, он сливался в одно целое. Миллер принялся ходить взад вперед по комнате.
— Я всегда считал себя человеком со стальными нервами. Вся моя жизнь прошла в подготовке этого момента. Мы имели право так поступить, и даже забытый Бог на нашей стороне. Я по-прежнему не вижу иного выхода, но не могу этого вынести, Хейслер, это вызывает у меня тошноту. Еще мальчиком я нашел в дверях овина мышь, почти перерезанную пополам, а когда хотел ей помочь, она укусила меня за палец, и мне пришлось свернуть ей шею. Понимаете? Я должен был это сделать, но, хотя был прав, мне стало плохо и вырвало на пол. Нечто подобное происходит там, внизу. Двадцать миллионов деформированных тел вокруг нас начинают умирать. Они могли стать такими, как мужчины и женщины нашей колонии, но их охватила мания использования механических устройств всевозможного вида. Если бы я попытался им помочь, если бы спустился сейчас на улицу, они убили бы меня. Я не сумел бы от них отбиться, не смог бы достаточно быстро убить их. Мы имели право, имели все и основания, но когда я думаю об этом, мне становится плохо.
— Я воспринимаю это иначе, — сказал Хейслер, — потому что привык уничтожать противников. Иначе они уничтожили бы меня. Я смотрю на все это, как на великолепный эксперимент. Долгие годы я думал о нашей цивилизации… из-за своей дочери. Я потерял интерес к миру, потерял свой бойцовский дух. Мне безразлично то, что произойдет, но я с удовольствием схватил бы мерзавца, съезжающего сейчас по спирали, и свернул ему шею. Я не хочу, чтобы он умер с голоду.
— Нет. Оставайтесь здесь. Я предлагаю вам описать всю эту историю. Нам нужно точное свидетельство, оправдывающее нашу акцию. Оставайтесь здесь и работайте с моим стенографистом, а я пойду за вашей дочерью. Мы не можем позволить, чтобы пострадал кто-то из нашей расы. Вас мы тоже возьмем с собой. С соответствующим устройством вы можете научиться ездить верхом.
