Вид брошенных в овраг убиенных партизан навел казаков на печальные раздумья.
Сидя на еще не уложенных в штабель снарядах, они курили и не торопясь рассуждали:
- Хоть эти расстрелянные были партизанами, но все равно они наши же, русские. По правде говоря, на кой хрен сдались нам эти немцы?
Кто-то возразил:
- Умный ты больно. Может, тебя красные возьмут или сам попросишься вот к этим партизанам? - и рукой показал в сторону расстрелянных.
Казаки курили и раздумывали. Потом один мудрый сказал:
- Братцы, в самом деле, что на немцах или партизанах весь свет клином сошелся? Что мы, сами не сила? Был же батька Махно. Сам по себе был, да и воевал еще как. Оружия у нас навалом. Не собрать ли нам круг казацкий, как было в старину. Поговорим, обсудим, плохо, что ли?
В это время где-то поблизости раздался такой душеразрывающий грохот, словами это не опишешь. Гудела земля, мелко дрожали березы. Всего несколько секунд, и все сразу смолкло. Когда мы стали приходить в себя, мы были все растеряны, ждали нового грохота и никто не мог вымолвить ни одного слова. Потом послышалось:
- Казаки, гайда по домам, кончай работу. Пусть сами немцы поработают. Это их работа.
Перепугавшись страшного грохота, мы все уехали домой. В разговоре некоторые уверяли, что это в лесу далеко от нас взорвался штабель со снарядами. Большинство так и думало. Другие уверяли, что это стрельнули русские сразу из нескольких 'катюш', чтобы немцы знали и боялись. Как бы это ни было, вскоре об этом позабыли, и больше разговоров на эту тему не было.
Однажды на улице ко мне подошел полицай из Михайловки. Встретились мы случайно. Он издали узнал меня и решил подойти ко мне. При советах он был учителем в школе. Во время войны он вместо того, чтобы эвакуироваться с красными, перемахнул к немцам. Служил им сознательно, от всей души. Был вместо учителя полицаем и воевал с партизанами. Мне такие идейные не нравились. Он же, не зная этого, оценив меня по внешнему виду, по немецкой униформе, считая меня своим единомышленником, от души рассказывал свои переживания, настроения и свои дальнейшие планы. Несмотря на то, что он здорово пострадал и сам хорошо видел, что немцы отступают, что возврата им уже не будет, он все же надеялся вернуться к себе домой. Скорее всего, он вспоминал и жалел ту мирную жизнь, в которой жил до войны. Он рассказал, что в Михайловке сейчас красные, а он сам едва успел унести свои ноги. Что еще задолго до прихода красных, многие жители ушли в партизаны. Некоторых они потом изловили и расстреляли. Я понял, что свою судьбу он поставил не на ту карту, потому и проиграл. Теперь бежит на запад.
Таких было много. Все они после окончания войны разбрелись по всему белому свету. Сколько русских сегодня живет в Англии, Германии, Франции и в других странах, особенно в Америке. Почему-то никто не бежит из-за границы к нам в Россию. Все только от нас бегут. Сколько наших россиян сегодня после войны живет в других странах. В мире существует два таких горемычных народа, это евреи и русские. У евреев нет своего государства, а у русских гуманно разумных законов. Вот так они и ищут себе страны, где бы их считали за людей, где можно было бы жить по-человечески. Я неохотно вел с ним разговор. Иногда я почти открыто проявлял свое злорадство его неудачам. Про себя я иногда думал: 'Гад ты эдакий'. Наверное, это отражалось на моем лице. Наверное, и он про меня что-то думал нелестное. Мы мирно расстались, каждый думая свои думы. У обоих впереди были судьбы с многими неизвестными. С эти полицаем мы были людьми одной национальности. Только он был постарше меня лет на десять. Что нас разделяло с ним, так это взгляды на наше государственное устройство. Я стоял за советский социализм, а он его не признавал и считал порочным, жестоким, тоталитарным строем. Он боролся с ним, а я защищал. У кого и как это получалось на деле, суть не в этом. Главное, кто как понимал происходящее, и каковы были наши настроения и намерения. В нас в обоих существовала собственная, не похожая неудовлетворенность, двигавшая нашими поступками. Вот эта внутренняя неудовлетворенность и порождает в людях разнобой в мнениях и настроениях. И однажды, созрев до критической точки, оно выльется в конфликт. В этом, наверное, и есть суть биологического принципа. Конфликт, однажды зародившись, если не угаснет, разрастаясь, когда-то взорвется. У нас в России вечно существовал конфликт народа со своим правительством. Во все времена были большие и малые бунты. Были и очень большие, такие, как Степан Разин, Пугачевщина, революция 17-го года. Теперь не поймешь, кто был хорошим, а кто нехорошим. Каждый по-своему был прав и со своей точки зрения действовал правильно. Истина многолика.
