Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века - страница 356

Проработавши Морозову около пятнадцати лет, я, как-то раз явившись в контору для расчета, узнал, что хозяин Тимофей Саввич приехал на фабрику и дает всем служащим награду.

Я решился войти в кабинет хозяина.

— Тебе чего? — спросил он меня.

— Тимофей Саввич, — сказал я ему, — вы всем даете награду.

— А разве и тебе хочется награды? Тебе награды не полагается — ты подрядчик.

— Как же это, Тимофей Саввич? Всем вы дали награду — и служащим, и десятникам; а мне вы вверяете товару слишком на миллион, и я его сохраняю, поэтому и желаю получить от вас награду, — хоть бы пять копеек, чтобы я знал, что получил награду.

Тимофей Саввич усмехнулся и говорит:

— Разве дать сот пяток?

— Не пятьсот — хоть пятачок, да только бы была награда.

— Ну, хорошо, шестьсот будет с тебя.

Взял лоскуток бумаги и написал синим карандашом: «Выдать шестьсот рублей» — и отдал мне.

Служащие очень удивлялись, что мне, не служащему, была выдана такая награда. Когда я вернулся в кабинет благодарить Тимофея Саввича, он сказал мне:

— За то тебе награда, что ты человек трезвый и верный. Наживай деньги, покуда я жив, а помру, может все перемениться.

Так и вышло. Пока он был жив, много у них было мне работы. После его смерти товар стали отправлять по железной дороге.

Умер Тимофей Саввич в Ливадии, а хоронить его привезли в Москву Я ездил отдать ему последний долг и видел его пышные похороны. На гробе лежало более ста венков.

С проведением железных дорог на барках дел становилось все меньше и меньше. Тогда мне пришлось купить по случаю три старых парохода за восемнадцать тысяч рублей, а вслед за тем я решился выстроить свой новый пароход. Мои пароходы стали ходить по Клязьме, а так как до сих пор на Клязьме пароходов не было, то дело наше наладилось было очень хорошо. И пассажиров, и товара для перевозки было очень много. Но как-то на нашем пароходе проезжал нижегородский купец Щербаков. Наш пароходный капитан рассказал ему, что наше дело золотое дно и что стоит только выстроить большие мелководные пароходы, и деньги можно будет загребать лопатой.

Щербаков вскоре же построил три парохода и переманил к себе нашего капитана. Началась между нами конкуренция. Товар стали возить за полцены, а пассажиров чуть не даром — только иди да садись.

Вся команда новых пароходов стала насмехаться над нами.

— Эй, Николаев, причаливай свои пароходы к берегу. Будет им работать — наработались.

Их пароходы были действительно сильнее и удобнее наших. Перегоняя наши пароходы, они всегда кричали нам:

— Где вам за нами гнаться? Разве вы не видите, что мы куда сильнее вас!

Один раз я сказал капитану:

— Напрасно вы хвалитесь. Наполеон, например, тоже хвалился своей силой и думал, что сильнее его только Бог на небеси, а как попал в Москву, и пришлось идти назад по дороге, которую он же опустошил, то сам едва живым остался. Так и вы, думаете взять верх, а можете ошибиться. Все дело Божье. Кто надеется на Бога, тот да не погибнет. Может, Господь нам поможет.

Три года продолжалась между нами конкуренция, и оба мы потерпели убытку тысяч по тридцати. Наконец мне удалось объяснить Щербакову, что дела его идут гораздо хуже, чем он думает, и что служащие ведут его к разорению. Тогда только Щербаков согласился упорядочить наше дело. Мы установили расписание, по которому наши пароходы должны были ходить поочередно. Наконец у нас установился должный порядок.

На своих пароходах я поручил надзор своим трем сыновьям: старшего сделал управляющим, второго — кассиром, а третьего поставил вести книги.

Все, казалось, теперь обстояло отлично. Но враг-диавол, который постоянно строит людям свои козни, посеял вражду в моем семействе.

Как-то раз во время разгара пароходного дела — я был дома — приезжает вдруг домой мой старший сын. Я удивился и спросил его, для чего он приехал. Он три дня молчал, а потом и говорит:

— Отделите меня, батюшка.

Услыхавши это, я и мать заплакали. А он сказал:

— Если не хотите ничем наградить, то только благословите, я и так уйду а если не благословите, то жизнь свою решу.

— Чем жизнь свою тебе решать, — сказали мы с матерью, — то лучше мы тебя наградим и отпустим с Богом.