Д. Ортенберг
Годы военные…
Илья Григорьевич Эренбург пришел в "Красную звезду", по приглашению редакции, 25 июня сорок первого года.
В редакции, на Малой Дмитровке, 16, его встретила необычная для газетного дома тишина. Длинные и узкие коридоры, с маленькими комнатами по сторонам, были безлюдны: большинство литературных сотрудников выехало на фронт.
И вот входит ко мне среднего роста человек сугубо штатского вида, в мешковатом костюме серо-коричневого цвета в крупную нитку.
— Эренбург…
Сутуловатый, с взлохмаченной черной головой, подсиненной сединами, он выглядел старше своих лет. Лицо его показалось мне очень усталым, в нем была хмурая сосредоточенность; серые глаза смотрели прямо, я бы сказал испытующе.
К тому времени у меня уже был некоторый опыт совместной работы с писателями в боевых условиях — я редактировал фронтовые газеты на Халхин-Голе и во время советско-финляндского конфликта — и знал, как много они могут сделать для фронта, как важно для этого помочь им прежде всего найти в газете свое место, соответствующее творческой индивидуальности каждого.
Илью Григорьевича я, конечно, знал по его известным романам "Не переводя дыхания", "День второй" и другим произведениям. Но особенно запомнились мне его испанские очерки, пылавшие огнем борьбы за свободу и справедливость. Испанские работы Эренбурга волновали и будоражили наши сердца, накаляли их гневом и яростью против фашизма.
Это — решили мы в редакции — как раз то, что сейчас нужно в нашей борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Я, однако, спросил у Ильи Григорьевича, чем бы он хотел заниматься в "Красной звезде", и услышал в ответ:
— Видите ли, я старый газетчик. Буду делать все, что положено делать газетчику на войне. А писать буду прежде всего о нацистах. У нас еще не все знают по-настоящему, кто они. Во всяком случае, многие не знают.
— Что ж, — сказал я, — это то, что и надо…
Я повел его в комнату № 15, на третьем этаже, небольшую (примерно в десять квадратных метров), среди таких же, занятых редакционными работниками. Через несколько часов Эренбург привез свою видавшую виды портативную пишущую машинку «Корона». Вскоре перестук, слышный в коридоре, возвестил, что новый корреспондент "Красной звезды" приступил к работе.
Вечером Илья Григорьевич принес мне свою первую статью для газеты. Она называлась "Гитлеровская орда". Прочел я его статью, поправил кое-что и отправил в набор. Опубликована она была 26 июня.
С тех пор в течение четырех лет войны каждый вечер, который Эренбург проводил в Москве, он работал у нас, в редакции, выстукивая одним пальцем на своей «Короне» очередную статью в номер.
Изредка, вместе с другими, с неудовольствием уступая настоянию коменданта, он во время воздушных тревог спускался в полуподвал трехэтажного здания редакции, объявленный бомбоубежищем, которое он окрестил "презрением к смерти". Это, впрочем, не мешало ему, примостившись в уголке подвала с пишущей машинкой на коленях, достукивать там свою статью под гром зениток и разрыв бомб.
Поздней осенью сорок первого года, когда налеты немецкой авиации участились и ожесточенность их возросла, редакционное здание пострадало от взрывной волны. Редакция перебралась в помещение Центрального театра Красной Армии. Мы разместились в репетиционных помещениях и уборных артистов; одну уборную, кажется какой-то примы, предоставили Эренбургу, что стало предметом постоянных шуток в редакционных кулуарах.
Новоселье для Ильи Григорьевича было неудачным. Вокруг театра были какие-то рвы и ямы, в первую же ночь писатель упал и расшибся. Ковыляя, поднялся он ко мне на второй этаж. Я хотел сразу же отправить его домой, но он отказался. Статью все же написал, и мы успели ее поставить в номер.
Командующий противовоздушной обороной генерал М. С. Громадин, узнав о передислокации редакции, прислал мне сделанный нашими летчиками с воздуха фотоснимок этого монументального здания, имевшего очертания пятиконечной звезды с пятью расходящимися лучами. "Ваше помещение, — сообщил он, — самая уязвимая в Москве цель с воздуха". Фотографию увидел у меня на столе Эренбург и тут же назвал новое пристанище редакции "Вызов смерти", что опять же нимало не мешало ему, подобно всем своим сотоварищам по «Звездочке», методично писать статьи, как он писал когда-то за столиками уютной «Ротонды» под шелест каштанов Парижа.
