Ну, конечно же, — "общество" и было и есть "так сказать", проходные ворота к "большему"; и не доктору бы в "большем" пребывавшему, становиться "членом" общества.
Но когда оказалось, что проход к нему и "сущим с ним" закупорен всеми сознательными или бессознательными предательствами и "ворота" прохода стали только "спальней" для сонных, он сам вошел к предавшим его сном и сделался ради них "узником" общества; только так я понимаю его вхождение в членство.
Дорнах был задуман, как великое дело; попадали в "общество" ищущие пути и школы; и им Штейнер давал ряд ШКОЛ, и внешних, и внутренних; но ШКОЛА ШКОЛ, как центр пересечений [пересечения] и собственно выход из бренной "общественной" формы, есть школа, где суммы опытов школ, внешних и внутренних, были школой выхода на служение всему миру.
Такою школой должен был стать ДОРНАХ; и он кое в чем начинал становиться таким при жизни Штейнера: в ДОРНАХ несли подводные течения из разных "ветвей" и "школ" (сумма которых — "общество"), чтобы уже назад не вернуться; и центр Дорнаха превратить в линию: В МИР! Конечно, речь идет не о географических приездах и возвращениях, а о расширении за пределы суммы отдельных, местных центров.
Для меня местом "общественной" оседлости стал Берлин; из Дорнаха я вернулся в Москву, где и понял "Москву" в смысле антропософии как не только "московской ветви", но и как ветви процветшей вне себя и разорвавшей окружность "общества"; в Берлине я жил ДВА ГОДА потом, но к месту исходной оседлости не вернулся: "берлинская ветвь" кончилась: Дорнахом, отрезавшим от нее. Да и "берлинец" — доктор, посещая Берлин, более посещал Лондон (беру во внутреннем смысле), утвердившись в Дорнахе.
Я мыслю так: сумма центров образовала окружность; но в "высшей школе" нарушалась иллюзия ветхой и замкнутой окружности общества в разрывающую окружность спираль, начинающуюся в Дорнахе, как [как в] центре; если правильно попасть в Дорнах, — то — спираль началась, потому что Дорнах — не пункт в Швейцарии, а спираль, уводящая во вселенную: прочь от Дорнаха.
Вот одно из пересечений двух куполов первого Гетеанума: из малого купола должно было развиться действие в большой купол мира; а сидели под большим куполом, как "накрышкой", вперившись в задание МАЛОГО КУПОЛА; выходило: навыворот!
И точку исхода из ветхого понимания общества в спираль, соединяющую с миром, взяли в сечении географического тычка, или — точки.
Архитектоника затеи — изумительна: первый Гетеанум — монограмма мировой истины: и то, что знак был сделан "такими" руками, — в "такое" время — силища доктора!
Но и внешне он был невыразимо хорош, несмотря на ряд портивших его, наляпанных пятен: такие пятна — недосмотр строителей и неумение предохранить от порчи дерево, в результате чего на порталы были надеты какие — то "чепцы" барокко; пошлый модернизм "стиля" стекол (вопреки доктору) и беспомощность художников, испортивших планы доктора (живопись куполов) — все это "пятна", не заслонявшие целого.
Неоконченное к моменту моего отъезда целое тем не менее было НЕВЫРАЗИМО ПРЕКРАСНО; и как все НЕВЫРАЗИМОЕ, оно совершенно ускальзывало от фотографирования; невыразима была светотень разных форм, "плюс" сумма колоритов дерева, бетона и черепицы, "плюс" линии формы, дававшие целое. А фотографируемые формы, "минус" колорит и светотень — воистину что — то жалкое! По сравнению с оригиналом, которого магия впечатлений в том, что так безраздельно дооформляли колориты и "доколоричивали" формы; настоящею формою делалась текучая игра колоритов, а колоритом — форма. Оттого что он так особенно действовал в непосредственном ВОСПРИЯТИИ, он не мог быть передан в разложении восприятия, в КОЛИЧЕСТВЕ без качества, или в качестве без количества; фотография передавала шарж КОЛИЧЕСТВ; и — глаза мои невольно отворачиваются от нее: разве "это" Гетеанум?
И вот тот факт, что чудо ВОСПРИЯТИЯ случилось — таки и что материалом восприятия оказалась гигантская форма, сложенная многими десятками рук слабых, смешных и особенными талантами в искусстве стройки не отличавшихся людей, но людей, охваченных пламенем любви (сколькие потом уснули) — огромная режиссура доктора.
