"Почему это музыка там?" -
"Пляшут, как мормоны". —
"Вот почему у них женщин больше, нежели мужчин: ведь это мормоны проповедуют многожество!" (так говорили, когда большинство мобилизованных мужчин разъехалось из Дорнаха); невероятнейший град лекций; и — после прогулки в живописнейших окрестностях Дорнаха (за Эшем[314]), — где — ручьи, камни, замки:
Бурный поток! Чаща лесов! Голые скалы!
Все вместе извлекало мне в основном тему Дорнаха (сквозь все несчастья — мировые, социальные, личные): невыразимая финтастика, небывалый романтизм!
Я говорю "романтизм" не в ругательном смысле: ведь в "романтизме" есть две стороны: пусто — мистическая и реалистическая; в историях литератур романтизм рассматривают, как переход от "ложного классицизма" к реализму. И Дорнах является мне в основном романтическим звуком перехода: от "ложной классики" теософического периода антропософии к реализму будущих исканий: в сфере культуры искусств и культуры наук. Выход из теософического общества в 1912 году был внешне необходимым знаком отделения от течения, ставшего и сектантским, и антихристианским; действительность Дорнаха — выявила: с. внутренней "теософией", как с ложным стилем, не ликвидировали многие члены; и он стал "внутренним врагом" антропософии: впервые в Дорнахе.
Там — то принялись за искоренение его вместе с доктором и со старшими нашими… "друзьями" вопреки присягновению этому "стилю" во многих ответственных центрах опять — таки… представителей дорнахской "чандалы", из которой скоро выросли и деятельные сотрудники доктору, как иные из вальдорфских учителей (Штраус[315], Вольфюгель[316], Стракош[317], фон-Гейдебрандт), члены будущего форштанда, как Врэде, Мэрион и Ита Вегман.
Дорнах — стиль перехода: от "ложного классицизма", думавшего прожить "медитацией" и "видением, непостижимым уму", без лабораторных ячеек для растирания красок искусств и новых научных идей; здесь ставились новые машины, делались опыты добывания красок, производились математические вычисления, медицинские опыты, складывались новые ремесла, как поданные самою жизнью.
"Дорнах" своеобразный переход от средневекового стиля антропософии к своеобразному новому гуманизму и ренессансу; подчеркнулись болезни средневековья именно в Дорнахе, и многие "медитантки" в Берлине, Мюнхене, Штутгарте выявили себя настоящими "ведьмами" здесь; и в Дорнахе же обнаружились новые болезни развития, связанные с ренессансом: всячески подчеркнулась личность (по — хорошему и по — дурному); выявились ее справедливые права и требования, но и все гипертрофии ее; выяснилась необходимость: взять ее в круг быта нашей жизни; до Дорнаха личность была еще "личиной", сквозь которую "надличные" души слушали "индивидуум" учителя; в Дорнахе "УЧИТЕЛЬ" как бы вывел нас из готического собора, подчеркнув личность: в себе и в нас; и символическим подчерком личности во всех нас (до доктора включительно), — романтика дружбы и вражды, влюблений и расхождений, ведущая к бракам, рождению детей, оформленным разрывам и выходам из общества элементов, случайно в него попавших и не ведавших этой своей случайности.
Характерно: в Дорнахе и доктор обвенчался гражданским браком с М. Я. Сиверс.
Дорнах видится мне островом детей[318]; до Дорнаха не встречались нигде в обществе "антропософские дети"; а тут "дети" выступили: они резвились на зеленых склонах холма, попискивали веселым смехом в кантине; и вырастали, как грибы, из щепок Гетеанума; они — родились. Тот — то женился на этой; эта выходила замуж за того; через год слышалось: "у этой мальчик, у того — девочка". И доктор, идя к Гетеануму, останавливался перед покошащимся "пупсом", наклонялся и ласково гладил его. Помнится, он мне в кантине*. сидит за столиком; между коленями его копошится белокурый "пупс"; он внимательно кого — то выслушивает, а рука ласково гладит младенца.
Дети, резвяся вокруг, составляли какой — то веселый круг вокруг Гетеанума, очерчивался остров: остров детей. Не из него ли выросла мысль о Вальдорфской Школе?
И мы минутами чувствовали, как никогда, молодость, — мы, уже мужи; прояснялась атмосфера, отражались тяжелейшие удары, которые доктору наносили внешние и внутренние враги, утихали сплетни подглядывающих, — и — вдруг из груди вырывались смех, шутки, песни, иль просто игры: и сурового вида русский студент "М" (химик) начинал кидаться снежками с Зейфельтом
