У Срезневского даже знакомые, приходившие в фиксированные дни, делали выписки для его словаря. Семья учителя выезжала иногда с учениками на прогулки за город (на лодках по Днепру у Владимира Николаевича Перетца), в экспедиции для описаний рукописей какого-либо рукописного хранилища, библиотеки, архива.
Учитель строго следил за бытом ученика. В. Н. Перетц запрещал, например, своим ученикам жениться «слишком рано», предполагая, что женитьба помешает ученику в его научных занятиях. С женитьбой ученика В. Н. Перетца – С. Д. Балухатого была целая трагикомическая эпопея. С. Д. Балухатый, чтобы жениться, бежал даже от В. Н. Перетца в Тверь.
Ученики жили с руководителями на даче, принимали участие во всех семейных событиях, но… попасть в ученики было очень трудно.
Я помню, как на первом курсе я искал семинарий В. Н. Перетца по всем аудиториям, не нашел, а когда узнал, что семинарий собирается на дому, не нашел – кто бы меня туда мог рекомендовать. В конце концов я пошел на занятия члена-корреспондента Дмитрия Ивановича Абрамовича и этим был очень доволен.
Варвара Павловна взяла все самое лучшее от старой системы и все лучшее от новой. Вернее, она приняла новую систему аспирантуры – с ее планами, сроками, отчетами, экзаменами, но вложила в эту программу свою человечность, заботливость, глубоко личное отношение к ученикам и требовала от аспирантов верности, преданности науке, честности.
Важны следующие черты в преподавательской деятельности Варвары Павловны.
Она интересовалась не только выполнением плановой аспирантской работы, но всеми работами, которые вел аспирант – его лекциями или уроками, популярными статьями, различными заработками.
Она следила за тем, что может быть названо «вкусом» в работе аспиранта и даже в его одежде, за его убеждениями, его отношением к изучаемому им предмету и т. д. Она была не только «руководителем» аспиранта, но в широком смысле и его воспитателем.
Однажды, узнав, что ее аспирант пишет работу на «заезженную», истрепанную, но выгодную тему, она отвернулась в сторону и сказала при всех: «Какая пошлость!» – о теме. Охота заниматься «заработками» на таких темах у аспиранта была отбита раз и навсегда.
Когда в одном вопросе другой ее ученик переметнулся на другую точку зрения, чтобы стать популярным, – она не простила ему до конца жизни.
В научной работе Варвара Павловна любила не эффектность выводов, а основательность, эрудированность, т. е. красоту доказательств. Она стремилась внушать это и своим ученикам. Предпочтение обоснованности выводов их эффектности отличает настоящего ученого от легкомысленного. Варвара Павловна очень это умела различать в научных работниках и никогда не прощала легкомысленности в научных работах, погони за дешевым успехом.
Науку она ставила очень высоко. И это ее собственное отношение к науке больше всего помогало ей быть подлинным организатором науки. Она соединяла в себе «оба полы сего времени» – лучшее прошлое и огромные перспективы настоящего.
Она стремилась установить мост между прошлым и будущим, не растерять лучшее в традициях прошлого, соединить в своем лице две формации ученых и передать прошлое в заботливые руки будущего.
Мы учились с Н. Н. Ворониным на факультете общественных наук Ленинградского университета одновременно – в 1923–1928 годах, но на разных отделениях: я на этнолого-лингвистическом, а он на общественно-педагогическом. Мы не были знакомы. Познакомился я с ним много лет спустя.
В конце 30-х годов началась работа над «Историей культуры Древней Руси». Возглавлял эту работу фактически один Николай Николаевич в Институте археологии Академии наук. Не помню, как этот институт точно назывался: придумывали тогда названия довольно вычурные.
Однажды в Отделе древнерусской литературы Пушкинского Дома я заметил разговаривающего с Варварой Павловной Адриановой-Перетц крупного и красивого человека в шубе с бобровым воротником (не могу вспомнить, почему он был в шубе в помещении. Может быть, испортилось отопление?). Оказалось, что он пришел предложить Варваре Павловне написать главу о русской литературе домонгольского периода для первого тома. Варвара Павловна отказалась и предложила меня. Уговорила Николая Николаевича, а меня и не надо было уговаривать. Предложение было для меня большой честью. У меня и работ еще не было, и не был я известен никому.
