Воспоминание 'смертника' о пережитом - страница 7

Нервы у всех у нас натянуты были до крайности; все стараются молчать, как бы боясь кого-то или чего-то, или признав бессмыслицу разговоров накануне смерти. На почве нервности происходит перебранка между Ковшаровым и Огневым. Последний, очень разговорчивый до забвения своего положения, стал что-то любопытствуя расспрашивать и жаловаться, что он не захватил с собой подушки. Ковшаров резко остановил его и назвал "старым болтуном", который неуместными разговорами может-де повредить всем. Огнев, тоже забыв, кто и что он и где он находится, очень разобиделся и стал гневливо выговаривать Ковшарову, что тот не имеет права делать ему замечаний, что он сам все знает и т. д. Помню, мне было неприятно и тоскливо выслушивать эту перебранку. Вот, думалось, люди накануне смерти, почти вычеркнутые из списка обитателей земли, и бранятся!.. Где у них сознание тяжести и важности минуты?!..

Повели нас в наши камеры в нижнем этаже, где обычно проводят дни смертники. Поставив напротив камер всех нас, стали обыскивать. Обыскивали каждого в отдельности и очень внимательно. Осматривали все узелки, вывертывали карманы, ощупывали даже ноги через голенища сапог; светских заставляли разуваться; отобрав подтяжки, бандаж (у Богоявленского), лекарства в пузырьках (у о. Сергия). У меня с брюк сняли веревочки, и я должен был руками поддерживать их, чтобы они не упали. После этого стали нас размещать по камерам...

Первую пару обыскали, Чукова и Новицкого, и повели их вместе в камеру № 2; в следующей паре шел я и Архимандрит Сергий (Шеин), коего я доселе совершенно не знал и познакомился с ним только на суде. Нас поместили в камеру № 3; Богоявленский оказался вместе с Ковшаровым, камера № 4, и Огнев с Елачичем, камера № 5... Доселе мы были все вместе; с этой минуты оказались в двойственном числе...

В камере ярко горела электрическая лампочка и обильно освещала всю бесприютность ее обстановки. Камера - обычная одиночка, с обычной откидной тюремной койкой, небольшой железный прикрепленный к стене стол и маленький прикрепленный также стул-табурет. Осмотревшись несколько, мы увидели, что койка одна, а нас двое; оба не малы ростом и широки; как же лечь?! Я настойчиво стал предлагать о. Сергию ложиться, а сам предполагал ночь сидя дремать. Тот не соглашался, настаивая в свою очередь, чтобы я ложился на койке, а он ляжет на полу. Но и для пола нужна была подстилка, коей у нас не было. Тут подошла к нам пожилая женщина, оказавшаяся надзирательницей, очень милой и любезной. Мы стали просить ее дать нам матрац и поставить другую кровать. Она, как добрая русская сердобольная женщина, старалась успокаивать нас, уверяя, что без Москвы нас не расстреляют, Москва помилует, что вот вчера какого-то бывшего вора, по приказу из Москвы, подняли наверх (т. е. как помилованного перевели из нижнего этажа, где помещаются смертники, наверх...).

Скрывшаяся надзирательница скоро вернулась с двумя чистыми простынями из парусины и объявила, что сейчас не могла она добыть ни койки, ни матраца другого, ибо все спят. Было около часу ночи...

Поуговаривавши друг друга, решили лечь на кровати оба вместе... У меня появился сильный аппетит, кажется, и у о. Сергия тоже. Вынули мы с ним провизию, привезенную из суда, и я порядочно поел и как будто бы повеселел. Оказалась у нас и кипяченая вода, коей и запили. Были оба молчаливы. О. Сергий, оказавшийся превосходным человеком, - за двое суток, проведенных с ним, я доселе Господа благодарю, - часто вздыхал и отрывочно высказывался: "ну и попались мы!" ... или "Бог не выдаст: помилуют" ... Я постелил постель. Хотелось помолиться Богу. Я предложил о. Сергию читать молитвы по Иерейскому Молитвослову, оказавшемуся у него не отобранным. Он сказал, что он привык своеобразно читать молитвы: вставлять свои слова, останавливаться и т. д. Тогда стали молиться каждый своей молитвой... На койке, кроме казенного, у нас своего ничего не было. У о. Сергия оказалась лишь маленькая подушечка, у меня узелок с провизией сухой, на него мы и положили свои утомившиеся и пули в лоб ожидавшие головушки. Легли рядышком в протяжку; он к стенке, я с краю, - тоже по соглашению.