— Если бы вы одолжили мне ее на несколько дней. Много слышал о ней, но так и не смог достать. Кое-что знаю наизусть. Нужно перевести весь сборник на корейский. Раньше мы ненавидели японцев. Теперь нужно учить ненависти к американцам. Они — враги, а Хара Тамики — наш союзник и друг.
— Договорились. Книгу передам с Квоном.
Он стал усердно благодарить: камсахабнида! Пока я не сказала: твессыбнида! — достаточно. Он рассмеялся и расслабился.
— Мне сегодня необыкновенно везет. Мы с Хван Хак Кыном обдумываем композицию-ораторию «Наводнение раздвигает берега» — о событиях последних пяти лет: освобождение Кореи советской Красной Армией, трагедия Южной Кореи, трагедия простых людей Японии — жертв атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, их политическое прозрение.
Он загорелся, стал развивать отдельные эпизоды оратории, затем, опомнившись, вскинул голову, как бы отбрасывая волосы, и неожиданно окрепшим, сильным голосом начал читать по-японски:
…Рушится небо.
Улиц не видно.
Клокочет река.
Оо-о!.. Оо-о!!
Ночь наступает.
В глазах невидящих — пламя.
На губах запекшихся — пламя.
«Воды!.. Воды!.. Воды!!!» —
стон человеческий слышится.
Толпы обугленных тел.
Бегущих, ползущих на четвереньках.
«Пить!.. Пить!.. Пить!..» —
стонут в огненном море…
Он прочитал это с такой силой, что мы оцепенели.
— Вот за что я и люблю Хара Тамики, — уже спокойно произнес Чо Ги Чхон. — Мы хотим, чтобы в нашей композиции прозвучал и голос японского поэта. Пригласим его сюда, в Пхеньян, из Токио, пусть сам прочтет свои стихи перед нашей аудиторией, сам проведет четкую черту между друзьями и врагами корейского народа.
Замысел всем понравился. А почему бы в самом деле не пригласить сюда прогрессивного японского поэта?!
В тот памятный вечер я прикоснулась к живой, все еще кровоточащей душе Кореи. Они продолжали осмысливать свое положение. Жили в постоянном напряжении. Рыли глубокие убежища, чтобы на случай налета вражеской авиации укрыть детей.
Засиделись допоздна. Отсюда не хотелось уходить.
В какой-то сотне километров от их дома, от Пхеньяна, был враг. Он мог в любую минуту совершить налет и смести город с лица земли. А эти люди жили, сочиняли поэмы и музыку, строили планы на будущее и верили в то, что оно состоится…
Вначале поехали на юг, в Анак. Сергей Владимирович не был лишен своеобразного лукавства: оказалось, он тщательно, с привлечением целой группы консультантов разработал маршрут поездок по Северной Корее. Сопровождала нас Ли Ин Суль, нежная круглолицая кореянка. С ее пухлых губ не сходила благожелательная улыбка. Она была грациозна, словно пятнистая ланка, которые тут водились в лесах во множестве. Ли Ин Суль представляла штаб Народной армии, носила форму защитного цвета, которая очень шла ей. Водитель нашего «виллиса» Пак, молодой, жизнерадостный парень, любил быструю езду. Он вел машину на предельной скорости, не разбирая дороги и позабыв о пассажирах. При этом он пел во все горло свои гортанные песни, напоминающие по ритму военные марши. Никакие увещевания Аверьянова не помогали. Он быстро домчал нас до Анака, где была знаменитая могила шестого века — гробница Мичхон-вана эпохи государства Когурё. Мы увидели огромный курган, напоминающий древнеегипетскую пирамиду. Целая рощица деревьев укоренилась на его гранях и вершине. Внутрь, под землю, вел квадратный портик. По выщербленным ступеням мы спускались все ниже и ниже, пока не очутились в обширном зале с монолитными восьмигранными колоннами. Тут имелось шесть помещений из гладкого, хорошо обработанного камня — кладовые, галереи, главный зал со ступенчатым потолком — три вписанных друг в друга квадрата.
Как я уже знала, в Корее повсюду встречаются такие вот обширные могилы, их стены расписаны красочными фресками. В этой гробнице роспись на потолке изображала жизнь в буддийском раю, а на стенах — земную жизнь Мичхон-вана: богатая домашняя обстановка, парадный выезд с многочисленной свитой, оркестр, пиры, сцены охоты, воинские подвиги. Да, как в гробницах Древнего Египта.
Наша спутница Ли Ин Суль уже бывала в здешних местах, знала много историй, связанных с захоронениями. Неподалеку от Пхеньяна сохранились остатки крепости и поле погребений из тысячи четырехсот курганов. На севере высится «Могила полководца» в виде многоступенчатой пирамиды; есть монументальные когурёские гробницы в провинциях Чангон, Янхори, в уезде Канса.
