Его звали Колм Корбек и он был, как ни странно, полковником.
— Ты кто? — спросил он, замедлив работу.
— Тору. Иешуа Тору. Я … э-э-э… художник.
— Никогда про тебя не слышал
— Ну, видите ли… — начал я — я не так знаменит, как например… а вы разбираетесь в э-э-э …
Неожиданно он остановился и посмотрел на меня. Люди за ним тоже остановились, держа ящики на весу.
— Уверен, ты хороший художник — сказал он доброжелательно — я не хотел тебя обидеть. Видишь ли, я и высокое искусство, как бы тебе сказать, не слишком хорошо знакомы. Прямо скажем, я не признаю картину маслом, даже если она пнет меня в задницу. Ты рисовальщик?
— Нет, я скульптор.
— Скульптор, говоришь? — он покачал головой так, как будто его это впечатлило, и продолжил работу, забросив картонную коробку в кузов — Скульптор. Забавно. Делаешь статуи, да?
— Э-э, да. Вообще-то я специализируюсь по барельефным фризам и панно, но я так же… — тут я понял, что быстро теряю его внимание — Да, я делаю статуи.
— Ты молодец.
— У меня миссия…
— У меня тоже, парень. Я — полковник.
— Нет, вы не поняли, дело в том… — я запнулся.
Другие люди смотрели на меня как на психа. Один из них, симпатичный парень с внимательным взглядом, моложе и меньше чем его командир, повел протезом руки и с любопытством осмотрел меня.
— Мне кажется, босс, у него задание по части искусства.
— Это правда? — спросил Корбек.
— Да — сказал я — Дом Часс заплатил мне, чтобы я создал монумент славы в честь… этого события.
— Какого события?
— Победы Вервунхайва — сказал я.
— А-а-а … — сказал Корбек. Он огляделся с таким видом, как будто в первый раз видел разрушенный и горящий город — Так вот, что это такое…
— У меня есть все необходимые документы — сказал я, протянув ему пачку бумаг.
Он посмотрел на них без интереса.
— У меня есть разрешение взять интервью у бойцов Первого Танисского полка, чтобы… э-э-э… спланировать свою работу.
— У нас? — переспросил парень с искусственной рукой.
— Да — ответил я — леди Часс высказалась вполне отчетливо. Она желает, чтобы Первый Танисский полк обязательно был увековечен в этом монументе.
— Меня еще никто никогда не увековечивал — сказал молодой парень, сержант, если верить тому, что осталось от его нашивок.
— Давай работай, Варл — сказал Корбек — не то я увековечу тебя сам. Носком вот этого моего сапога.
Они закончили погрузку и забрались внутрь. Я заколебался, не зная, что мне делать. Корбек посмотрел на меня, высунувшись из кабины.
— Ну что, парень — сказал он — лучше тебе отправится с нами, как думаешь?
У грузовика, принадлежавшего Гвардии, была в бою повреждена трансмиссия. Мы с грохотом проехали по одной улице, затем с тряской, по другой. Я ехал в кабине, зажатый между Корбеком и сержантом. Через несколько минут, сержант принюхался.
— Чем это воняет — спросил он — свежий такой запах, ароматный…
— Ага — сказал Корбек, — он тоже повел носом. Я ничего такого не чувствовал, за исключением стойкого запаха немытых тел, старого пота и дыма.
— Ты сегодня мылся? — спросил сержант.
— Конечно! — ответил я возмущенно.
— Значит, это воняет он — констатировал Корбек.
— Счастливчик — вздохнул тот, другой, Варл.
Мы выехали на главную транспортную артерию, медленно объезжая остовы сгоревших машин и обвалившиеся от попаданий снарядов фасады зданий. Впереди, горожане выстроились в очередь
за едой и гуманитарной помощью, к станции, которая была развернута в старом сборочном цехе. Шоссе длилось примерно километр, и неровная очередь тянулась вдоль него из конца в конец.
Корбек смотрел на очередь из окна грузовика пока мы ехали вдоль нее. Бездомные, лишенцы, голодные и больные. Исхудавшие люди, с застывшими лицами и сломанными надеждами, с пустыми глазами, перегруженными болью. Их кожа одинаково бледна, одежда одинаково выкрашена серым пеплом и заляпана грязью. Как будто весь мир стал черно-белым.
Корбек выглядел удрученным.
— Что случилось? — спросил я.
— Эти люди… они выглядят как старые фото моих прадедов и родственников — неожиданно доверительно ответил он. В его голосе слышалось глубокая скорбь.
— У нас дома, в графстве Прайз, кухонный очаг был обшит деревом. Моя матушка повесила там эти снимки, в маленьких таких рамках. Дядюшки, тетушки, дальние кузены и кузины, свадьбы и празднества. Знаешь, я всегда считал их бестолковыми, бездушными какими то. Черно-белые лица, как у них там, на улице.
