– А мальчишка? – Этого недоверчивого крестьянина не так-то легко было в чем-либо убедить. – Он что, не ваш?
Причина недоверчивости керла была ясна – он то и дело переводил взгляд с густых, угольно-черных кудрей мужчины на золотистые волосы мальчика – даже в сгущавшихся сумерках контраст был разителен.
– Нет, – тотчас возразил Ивейн, радуясь, что еще на рассвете залепил глиной кристалл на посохе, опасаясь подобных встреч. – Киэр – сын моей покойной сестры. Он наполовину саксонец, как и моя жена, а я – чистокровный лэт. Наш дом в Уэльском княжестве, в Талакарне.
Ивейн надеялся, что это предупредит какие-либо вопросы, и керл не поинтересуется, почему он не в ополчении. Как отражение в спокойной воде пруда, эти мысли породили ответное недоумение у Ивейна. Почему же, с удивлением подумал он, этот керл не на поле брани? Мужчина был, правда, не первой молодости, но в здравом рассудке и довольно силен, судя по тому, как он размахивал вилами. Однако положение Ивейна было не таково, чтобы спрашивать об этом прямо.
Киэр молча наблюдал за происходящим, а Анья, услышав, как Ивейн назвал ее своей женой, обрадовалась, несмотря на эту явную ложь. Всем сердцем желая, чтобы это предсказание сбылось, девушка искоса взглянула на своего прекрасного спутника – и тут ее неожиданно поразила перемена, происшедшая в крестьянине, почти столь же удивительная, как и внезапные смены настроения друидов.
– Ну так пойдемте же, путники! – Выражение угрюмой недоверчивости сошло с лица керла, и оно озарилось широкой, приветливой улыбкой. – Покажите, что вы не сердитесь за мою непреднамеренную враждебность и соблаговолите разделить со мной вечернюю трапезу в моем скромном, убогом жилище.
Он воткнул вилы в землю на краю поля, и тут Ивейну стало понятно, почему этот мужчина остался дома, когда вокруг бушует война. Оказалось, что керл калека, и его левая рука свисает беспомощно, как плеть.
– Меня зовут Дарвин. Мы с женой, Морой, будем вам очень рады. Гости тут редки, и она вечно сидит одна. Детей у нас, правда, куча, но все они выросли и разъехались: ближе чем в Нествуде никого не осталось. Так что, прошу вас, пойдемте, откушайте с нами и переночуйте в нашем доме, а утром отправляйтесь дальше. Для мальчика мы подыщем местечко на чердаке – там довольно просторно, а вас можно будет уложить на постели моего старшего сына.
У Аньи перехватило дыхание. В первое мгновение от мысли, что она проведет эту ночь рядом с возлюбленным. Но она тотчас же вспомнила о привычках Ивейна. Ведь он друид и никогда не остается на ночь в возведенных, человеком постройках! Однако, если только он откажется от гостеприимства крестьянина, тот, несомненно, воспримет это, как личное оскорбление.
– Благодарим вас, добрый человек. Ивейн сразу же принял приглашение, сознавая опасность отказа не хуже Аньи. Но он не хотел рисковать и так и не назвал своего имени. Слишком велика была вероятность, что его могут узнать, даже в другом королевстве, в Мерсии.
Анья многозначительно взглянула на Киэра, предупреждая, чтобы он ненароком не проговорился. Тот едва заметно кивнул, когда хозяин отвернулся и зашагал через залитое лунным светом поле к своему дому. Анья чуть-чуть отстала, знаками показывая Нодди, чтобы тот пока оставался в лесу.
Идя вслед за Даренном между ровными полосами проросших хлебов, Ивейн обернулся и бросил долгий взгляд на прохладную чашу леса. Он с неохотой снова повернулся к земле, оскверненной людьми, не имевшими даже капли рассудка, чтобы испросить позволения, прежде чем пожинать ниспосланное природой, или возблагодарить ее духов за эти дары. Вместо этого, невзирая на силы, которые они нечестивыми действиями заставляли умолкнуть навеки, саксонцы бездумно расхищали богатства земли, не оставляя на ней ни единого дерева, безжалостно вгрызаясь в ее поверхность холодными, острыми плугами.
Глядя в сумерках, как ноги идущего впереди мужчины утопают во вспаханных бороздах, жрец страдал за эту искореженную, глубоко взрытую, погибшую землю. Он с болью чувствовал, как слабеют его связи с природой. Боль эта порождалась не тем, чего страшится и избегает каждый друид – молчания могущественных духов, которое воцарится навеки, если исчезнут те, кто умеет говорить с ними. Нет, она возникала при мысли о том, что саксонцы захватывают все большие пространства земли. Правда, у него были друзья среди них, а теперь и родственники, но Ивейн слишком хорошо понимал, какой ценой им, друидам, придется расплачиваться за присутствие чужеземцев. Подолгу размышляя обо всем этом, он пришел к выводу, что поток захватчиков не уменьшится и вряд ли они когда-нибудь оставят его землю в покое. Их пагубное влияние на его род и предназначение наполняло душу Ивейна скорбью.
