— Почему вы говорите «внизу»?
— Потому что вы поднялись в батисфере вверх по колонне.
— Да, это верно. Но мне неизвестно, когда и как меня вытащили из батисферы и куда отправили после этого. Но продолжайте. Что вы хотели сказать?
— Э-э… Ну да, мы не знаем, что могло случиться с людьми за то время, пока мы здесь. Шары могут забирать их по одному, не давая возможности противостоять этому или хотя бы понять, что происходит. Мы с вами, вероятно, знаем, в чем дело. Мы должны выбраться отсюда и предупредить людей об опасности. Должен же существовать способ бороться с этим злом. От нас, возможно, зависит будущее всего человечества.
Грейвз так долго молчал, что Айзенберг почувствовал смущение от чрезмерного пафоса своего высказывания. Билл подумал, что говорит глупости. Но когда Грейвз наконец заговорил, он сказал:
— Я думаю, ты прав, Билл. Я думаю, что есть большая вероятность того, что ты прав. Мы не можем знать наверняка, но раз существует возможность угрозы человечеству, наш долг — предупредить его. Я знал это. Я догадывался об опасности, ещё до того, как мы здесь очутились, но у меня не было достаточного количества фактов, чтобы поделиться с кем-нибудь своими подозрениями. Вопрос в том, как мы пошлём это предупреждение?
— Мы должны бежать.
— Ну конечно.
— Должен быть способ.
— У тебя есть предложения?
— Возможно. Нам не удалось найти ни входа, ни выхода из этого помещения, но они должны быть; нас ведь каким-то образом поместили сюда и каждый день доставляют пищу и воду. Я однажды пытался бороться со сном, чтобы посмотреть, как это делается, но в конце концов заснул…
— Я тоже.
— Ага. Но это и неудивительно. Зато нас теперь двое. Мы могли бы установить дежурство по очереди.
Грейвз кивнул.
— Стоит попробовать.
Поскольку у них не было приборов для измерения времени, они установили такой порядок: один из них дежурил, пока мог бороться со сном, потом будил другого. Однако ничего не происходило. Еда закончилась. Воду они расходовали очень экономно, но в конце концов остался всего один шарик, который они так и не использовали. Каждый хотел уступить последний глоток воды другому.
Неизвестно, сколько времени длилась эта изнурительная вахта. Однажды Айзенберг проснулся, услышав, как кто-то окликнул его по имени. Он сел, щурясь, ничего не понимая со сна.
— А? Кто? Что такое?
— Я, должно быть, задремал, — виновато сказал Грейвз. — Простите, Билл.
Айзенберг огляделся. Обычный дневной рацион был доставлен в камеру.
Билл не стал настаивать на продолжении эксперимента. Во-первых, пришельцы оказались достаточно умны и легко разгадали их хитрость, а во-вторых, Грейвз явно был болен, и у Билла не хватило духу заставлять его продолжать дежурство.
Им так и не удалось узнать что-либо, что помогло бы бежать из этой тюрьмы. Голый человек совершенно беспомощное существо. Не имея под рукой инструментов или материалов для их изготовления, человек мало что может сделать. Айзенберг пожертвовал бы вечным блаженством ради дрели с алмазным сверлом, ацетиленовой горелки или хотя бы ржавой стамески. Он подумал, что у них не больше шансов выбраться отсюда, чем у Клео и Пата — прогрызть стенки аквариума.
— Док!
— Да, сынок.
— Мы избрали неверный путь. Если этот Икс разумен, мы должны установить с ним контакт, а не пытаться бежать.
— Как?
— Я не знаю. Должен быть какой-то способ.
Но если он и был, они не сумели его придумать. Даже если пришельцы видели и слышали их, как показать им, что их пленники — разумные существа, словом и жестом? Есть ли хотя бы теоретический шанс, что пришельцы воспримут человеческую речь как проявление разума, если они воспринимают её без контекста, без фона, без картинок, без указания? Ведь люди, находясь в значительно более выгодном положении, так и не научились понимать язык животных. Чем можно привлечь внимание пришельцев и стимулировать их интерес? Декламировать «Геттисбергское Послание» или таблицу умножения? Можно использовать язык жестов, хотя, возможно, азбука глухонемых будет значить для пришельцев не больше, чем сигнал матросского рожка.
— Док.
— Слушаю, Билл, — Грейвз сильно ослаб и разговаривал в последнее время очень мало.