Фабиан без колебаний протянул ей пачку. Сам он тоже закурил. Оба на пару они дымили с отчаянной дерзостью. К их забору приблизился мужчина, по бокам которого шествовали двое мальчишек. Вслед за ними семенила женщина. Они поздоровались, Фабиан и Эмма тоже приветствовали их.
— Скажи, почему мужчина с детьми идет впереди, — спросила Эмма, глядя вслед удалявшейся группке, — а женщина сзади? У вас тут женщин совсем ни во что не ставят?
Фабиан долго разглядывал раскаленные стены хорошо знакомых домов на противоположной стороне улицы. Ему хотелось как можно точнее ответить на вопрос девушки.
— Нет, вовсе не поэтому. Наоборот, женщина как бы присматривает за мужем и детьми. Женщина всегда сильнее, хотя на первый взгляд этого не скажешь. Она и сейчас продолжает заботиться о своей семье.
Поток людей, направляющихся к церкви, заметно поредел. Фабиан отошел от забора.
— И нам пора.
Эмма затоптала окурок и заявила:
— Я не пойду.
— Белка, не дурачься, надо идти.
Изображая нежно влюбленного, он обнял девушку за талию, увлекая ее к калитке.
— Увидишь, как красиво служат обедню в Алшочери. Пошли хотя бы ради воскресного обеда, который готовит для нас тетушка. Ну пойдем.
— Нет, — отрезала девушка, — там еще и на колени вставать придется.
— Встанешь разок-другой, невелика беда. Зато потом окупится.
Эмма своими круглыми, нестерпимо ясными глазами снова уставилась на Фабиана:
— Для тебя все так просто?
— Вот именно, — стоял на своем молодой человек. — Я у себя дома и хочу всех повидать, со всеми поздороваться, вот только и всего.
— Потому что так положено?
Еще несколько минут они препирались у забора, теперь уже на улице не было видно ни души; зато тетушка Реза, перемыв посуду, в это время вышла выплеснуть из таза грязную воду и с удивлением заметила, что молодые люди до сих пор топчутся посреди двора.
— Ты хочешь всем продемонстрировать, — проговорила Эмма, — что я порядочная женщина, что и в церковь готова пойти, лишь бы обо мне не подумали ничего предосудительного.
— Неправда! — пылко запротестовал Фабиан. — Я хочу всем показать тебя.
— Меня? Но меня же все видели!
Эмма изобразила, будто курит, давая понять: достаточно, если ее видели курящей хоть двое — все равно разнесут по селу.
Тетушка Реза, чуть сгорбившись, вразвалку приковыляла к ним, пытливо вглядываясь в лица обоих.
— Опоздаете к обедне, ребята.
Фабиан махнул рукой, Эмма промолчала.
— Деточка моя, — проговорила старушка, — отведи-ка ты в церковь этого негодника. Все одно тебе над ним верх брать, так что сейчас самая пора обуздать его. Он весь в отца пошел, такой же нехристь. Отправляйтесь к обедне.
Тут Эмма вдруг расплакалась. Тетушка в испуге кинулась к ней и прижала девушку к груди.
— Ну, ну! Никак он тебя обидел? Голубка ты моя! Что он тебе сказал, этот черт поганый?
Правой рукой она гладила по плечу плачущую Эмму, а левой, сжатой в кулак, грозила Фабиану: «Я еще с тобой посчитаюсь, аспид проклятущий!» Юноша стоял бледный и беззащитный под гневным взглядом ни о чем не подозревающей тетки. Хуже всего, что ему-то плакать нельзя было. И мало того, что он не имел права плакать, он уже успел подзабыть, что иной раз и плач доставляет радость.
