Восхождение Сенлина - страница 87

Через несколько минут Сенлин был на грани того, чтобы встать и выбить хлипкую дверь кабинки, но художник наконец-то вышел. Огьер знаком велел Сенлину подниматься:

– Нам надо спешить.

– Расскажите мне про Марию, – заявил Сенлин, не шелохнувшись.

– По пути. У нас мало времени, прежде чем они закроют порты, чтобы запереть вас здесь. Это будет первым шагом Комиссара – затянуть петлю. – Огьер развернул маленькую бумажную гармошку и сверился с расписанием. Он просматривал график работы порта несколько минут, прежде чем объявить: – В начале часа из Северного порта отправляется паром. Нам надо успеть туда.

– У меня нет денег.

– Я все устрою.

– Мария там, в Северном порту? Скажите, где она, или, обещаю, я… – голос Сенлина задрожал, и ему пришлось сглотнуть ком в горле.

Он обнаружил, что сжимает кулаки и поднимает их. По спине пробежал жар, словно огонь по фитилю.

Художник улыбнулся Сенлину – улыбка была обезоруживающе хрупкой. Он смотрел с сочувствием, искренним и лишенным высокомерия, казавшимся чем-то вроде неустранимой печати. Как будто Огьер в один миг снял капюшон, который носил с тех пор, как Сенлин впервые увидел его.

– Мне жаль, что пришлось относиться к вам с таким подозрением, но я должен был удостовериться. – Сбитый с толку, Сенлин опустил руки, и Огьер продолжил: – Здесь полным-полно шпионов и предателей. Я должен был убедиться, что вы муж Марии. Вы дали мне все доказательства, которые требовались. Вы рискнете ради нее чем угодно. Я расскажу вам все, что знаю, но мы должны немедленно отправиться в Северный порт. Мы должны спешить, но так, чтобы этого никто не заметил.

Правда, наконец-то облеченная в слова, нередко звучит странно, в то время как ложь так часто оказывается привычной.

Популярный путеводитель по Вавилонской башне, V.IV

Прижавшись друг к другу так, что со стороны их можно было принять за сиамских близнецов, Огьер и Сенлин пустились в путь к Северному порту. Они обогнули агентов, которые рыскали среди купальщиков, копошащихся на безупречном изгибе береговой линии. Они не смели бежать. С невидимой эстрады доносилась игра духовых инструментов, и пронзительная флейта-пикколо перекрикивала безрадостный оркестр. Послеобеденное солнце больше не ослепляло – уж скорее его блики напоминали чешуйчатую болезнь, которая испятнала туристов и покрыла оспинами пастельные фасады отелей. Фонтан испускал пар, как фабричная труба. Совсем юная продавщица в переднике, полном апельсинов, увертывалась от похотливого, развратного джентльмена, который пытался ущипнуть ее за бедро и погладить волосы. Девушка, увертываясь, отпустила уголки фартука, и апельсины рассыпались, покатились людям под ноги, подпрыгивая. Сенлин впервые за несколько недель вспомнил о своих учениках. Прошлая жизнь казалась чем-то вроде притчи – древним и бесхитростным идеалом. Он иногда мечтал привести класс в Вавилонскую башню на грандиозную экскурсию. Теперь он не мог представить себе ничего более лицемерного.

Все это время Огьер говорил, словно пересказывая хорошо отрепетированную историю, как будто случившееся с Марией занимало его сердце и разум не одну неделю.

Так оно и было на самом деле.

Мария удивила Огьера интересом к его творчеству: к тому, как он смешивал краски и выстраивал палитру, как он развивал свой новаторский стиль из резких мазков. Она внимательно выслушивала объяснения.

В конце первого сеанса Огьер отсчитывал ее оплату, пока она одевалась. Ее лицо смягчилось, стало мечтательным. Ее внимание привлек пейзаж, прислоненный к парапету. Она подошла к нему и отступила на шаг, сосредотачиваясь.

– Это как пестрое птичье оперенье, верно? – спросила она. – Издалека оно кажется одного оттенка, но вблизи видно, что цветов много.

Застегнув манжеты пожелтевшей блузки, Мария обратила внимание на холст на мольберте Огьера. Она сразу узнала себя: на темно-рыжих волосах то тут, то там пестрели зеленые блики; красные губы оттеняли синие мазки; кожу обнаженного живота и грудей покрывали розовые, коричневые и пурпурные пятна. Она никогда не видела себя, не считая зеркального отражения…