Тишина продлилась недолго. Эдит об этом позаботилась. Она принялась жаловаться на то, что ее заперли с безумцем, и описала, как близки они были к гибели. Кто-то должен понести ответственность за катастрофическую ошибку! Она потребовала, чтобы ее отпустили, и дернула локтями; сопровождающие лишь усилили хватку.
Несмотря на все более разгневанные протесты Эдит, причина, по которой их вывели из коридоров Салона, осталась без объяснений. В самом деле, что можно объяснить, ничего не сказав? Сопровождающие не были настроены совсем уж враждебно, однако строгость их молчания выбивала почву из-под ног. Сенлину вспомнились предупреждения Голла о том, какие наказания бытуют в Салоне – клеймение и вырывание глаз. И все-таки он не мог поверить, что такая жестокость действительно возможна здесь, среди накрахмаленной хлопчатобумажной униформы, вычищенных ковров и хорошо освещенных коридоров. Несомненно, пыткам подвергались только невменяемые преступники. А они, как Сенлин все время себе напоминал, не сделали ничего плохого.
И все-таки жаль, что при нем нет кошелька. Может быть, этот человек ждет вознаграждения за спасение их жизней. Впрочем, разве разумно с его стороны ожидать чаевых? Он ведь сам конфисковал имущество Сенлина перед началом представления.
Коридоры, по которым они шли, были примечательны только количеством ниш и боковых ответвлений с обеих сторон. Заглядывая в сумеречные укромные уголки, Сенлин увидел молодых мужчин и женщин, одетых в темно-синие униформы банковских клерков. Эти «клерки» обычно сидели на табуретах с открытыми блокнотами для стенограмм на коленях и держали карандаши наготове или строчили. Каждый прижимался глазом к чему-то в стене. Сенлин миновал несколько ниш, прежде чем увидел предмет, которому они уделяли столько внимания. Это был латунный окуляр, похожий на часть телескопа.
И он тотчас же понял, что к чему. Латунные штуковины в стенах бутафорского особняка – не клапаны. Это – глазки!
Ему потребовалось еще мгновение, чтобы понять: это – хорошая новость. Шпион – он ведь в то же самое время очевидец! Должен был найтись свидетель того, что они перенесли. Кто-то видел, как убили Пининга. Кто-то видел, как Мейфэр стрелял в них, а затем утащил Эдит, – Сенлин вздрогнул, подумав, что намерения у него были самые отвратительные. У их пьесы все-таки были зрители. Его и Эдит оправдают!
Поняв это, Сенлин встретился с нею взглядом, пока она продолжала высмеивать их сопровождающих, и поднял брови, словно говоря: «Нет причин сражаться. Не волнуйтесь». Она пылко прищурилась, но прекратила нападки. На скулах ее заходили желваки. Ей не понравилось, что он вмешался, но Сенлин надеялся, что она успокоится, когда узнает причину.
Их путь оказался длиннее, чем позволяли его или ее силы, истощенные от мучений и ран. Кровь на лбу и щеке Эдит засохла ломкой темной корочкой, рана наконец-то затянулась. Ее лицо напомнило убывающую луну. Голова Сенлина все еще гудела от сотрясения после выстрела. И все-таки они на протяжении часа маршировали по изломанным коридорам, мимо сотен ниш, без каких-либо признаков прогресса или перемен.
Наконец белый гипсовый коридор перешел в зал, который можно было легко спутать с фойе государственного учреждения. Ряды скамеек, черные ореховые двери с затейливыми узорами, картины маслом и таблички с именами на стенах. В воздухе пахло воском для полировки стола и кожей. Десятки клерков в темно-синих пиджаках сновали по сводчатому фойе. Они носились из двери в дверь, словно мыши между норами. Как будто выражая почтение цивильной атмосфере их нового окружения, сопровождающие отпустили руки Сенлина и Эдит.
Здесь не было никаких свечей-обманок или нарисованных птиц, фальшивых дверей или пустых книг. Подделки уступили место реальности. Они, казалось, снова попали за кулисы, но на этот раз – не в гримерки. Сенлин предположил, что это деловая часть Салона. Куда же еще их могли привести?
Он хотел поделиться скромным откровением с Эдит, но она, похоже, не была готова поговорить с ним. Она, казалось, оскорбилась его более ранним сигналом соблюдать тишину и приличия. Возможно, она подумала, что он пытается ее опекать. Возможно, так и было. Это не имело значения. Он уже готовился забыть недавние перипетии. Он решил, что когда будет описывать случившееся Марии, то назовет Эдит «упрямой» и «дерзкой». Хотя на самом деле она была лучше приспособлена к такой катастрофе, чем он.
