Пока я фотографирую, Абдулла уходит вперёд по гребню. Надо торопиться. Уложив камеру, я спешу за ним. Теперь можно позволить себе бросок. Да и надо. Но Мехмет выдохся, пройдя немного по гребню, останавливается он и садится разглядывать пейзаж Лазистана. Между тем, до вершины не больше 20 минут хорошего хода. Я догоняю Абдуллу и оставляю его позади. Опасность растёт. Из всех щелей Хемшина ползут клубы тумана и собираются в стаи. Недоброе небо принижается. В спину дует ветер, подхватывает туман и кидает нам вдогонку. Сперва я бегу всё по скалам в снегу, пока не достигаю снегового острого гребня. Гребень взят, и я на вершине Качкара — небольшая площадка в снегу. Два высоких конических тура сложены рядом и украшены наверху двумя плоскими плитами — это те две чёрные точки, которые я видел с ледника, а мухтар с Каврун-яйлы. Сложили их, очевидно, пастухи: хевекцы, видимо, знают свои горы. Я смотрю на часы — 3.00, и тотчас погружаюсь в небытие тумана, налетевшего с W. Туман сухой, быстрый. T. — 1,6. Погодя, из тумана выплывает фигура Абдуллы. Он бормочет что-то вроде поздравлений и немедленно приступает к вымогательству. Потерпев на этом пути неудачу, он настаивает на немедленном спуске — мороз, ветер и поздно. Я предлагаю ему угомониться и выждать полчаса. Туман может пройти. Беру карточку, делаю запись и кладу вместе с термометром в W тур. Так справляем мы на Качкаре праздник восхождения.

Качкар. 1917. Фото И. Зданевича
Интервала[67] тумана довелось ждать недолго, вот покровы раздираются, окрестности проясняются, и на целых двадцать минут. Можно даже фотографировать, хотя небо зорко хранит[68] от популяризации пейзажи окрест Качкара. Вертясь волчком, я пытаюсь оглядеться. Разумеется, солнечный день помог бы выжать больше смысла из окружавших меня пересекавшихся, разламывающихся и параллельно тянущихся складок коры. Но и теперь, при поднятом на несколько минут занавесе, окрестности обдают меня обильными брызгами разыгрываемой внизу трагикомедии. Моё внимание — персонажам ближайшим. На юге, за рампой снежной поляны, ледника и скал высится вершина Ле-Дантю. Она немного проигрывает Качкару. Сверху гребень представляется ещё более изрытым и внушительно расколотым посередине. Восточная половина — повторяю про себя — выше западной. Но левый холм, укрывающий с SO глетчер, выглядит отсюда крутым конусом, и недлинный гамак, переброшенный от него к вершине Ле-Дантю, даёт право ему называться плечом последней. Северней плеча ска́лы, круто спускающиеся в ложбину, дающую выход тающему леднику, — истокам нашего потока, пути наверх. Так замыкается ледниковый цирк. Другой амак — широко растянутый хотучурский хребет к SO от вершины Ле-Дантю. Перекинут он к пирамидальной скалистой вершине, не превышающей 3500 м. Под ним, в водоёме Хевека, влево от плеча лежит яркая пуговица озера — истока центрального потока Хевек-суи. От нашего потока оно отделено грядой невысоких скал, увенчанных столбами, стерёгшими нас слева, когда мы подымались по потоку. К O от первого озера, большого (площадь ок<оло> […]), лежит второе маленькое в небольшой котловине, вода которого каскадами ручьёв сбегает в Качкар-суи, — наш жёлоб. На турецкой карте, разумеется, нет ни озёр, ни вершин, и центральный поток Хевек-суи показан берущим начало с хотучурского перевала.


Река Чорох. Нач. ХХ в. Почтовые открытки
За пирамидальной вершиной — всё безымянные пики — хребет поспешно спускается вниз к гамаку Хотучурского перевала ([…] м) и круто подымается к скалистой вершине в 3530 м, которую Абдулла и хевекцы зовут просто Хогучур-даги. Потом столовый гребень и новое падение к юнгемекскому перепаду ([…] м). Невысокая вершина с именем Маму-джвар стережёт этот путь[69]. Но выжидающий срока на востоке туман и облака устраняют со сцены Бавут-даг и пресловутую вершину Гютермез-даги, которые я собирался найти на О.
Я подымаю глаза повыше линии бокового хребта. На юго-востоке за ним зелёная спина Кара-дага и над ним трагический Кемерли (Харсын-даг). Поперечный излом Ах-дага и Гюлли-багдада перерезывает линию на минуту, лишая картину строгой композиции; но стоит мне обернуться чуть южнее