Зеркало – прямоугольное, с пластиковой ручкой, находившееся на прикроватной тумбочке, – напомнило, что и то, другое, врученное старухой зеркальце, у Марианны было с собой – лежало нетронутым в сумке. А значит, задуманное вполне могло свершиться. «Старуха обещала замещение, и тот, в кого должна была переселиться частица моей души, должен находиться на грани жизни и смерти… В аварии пострадала не только я… и выжила не я одна… Как говорила старуха? Как проверить, состоялось ли замещение?»
Марианна, не мешкая, схватила с тумбочки зеркало и вгляделась в свое отражение; но отнюдь не бледное, исхудавшее на больничной диете лицо занимало девушку, ее интересовал только правый глаз. С минуту она всматривалась в голубовато-серую радужку и уже собиралась бросить это абсурдное занятие, как неожиданно на радужке стали проступать едва заметные точки, становясь похожими на пунктирные линии, точки соединялись друг с другом, образуя по паре букв и цифр. Изображение обрело четкость, его уже можно было прочесть. «АК-47», – произнесла Марианна дрожащими от волнения губами. «Бессмыслица какая-то», – подумала она.
Позже девушка узнает, что это – имя, узнает, кому оно принадлежит. Но пока она доподлинно знала одно: замещение состоялось, и она заплатила за него цену, хорошо это или плохо. Еще Марианна знала – магия с ее, без сомнения, двойственной природой прочно вошла в ее жизнь. Магия цыганки похоронила ее личное счастье, магия сделала ее инвалидом, магия подарила ее душе новую жизнь, не отягощенную грехами прошлого, и шанс прожить ее правильно она не могла упустить.
Стоит только окунуться в горе, и оно не замедлит поглотить тебя, тогда ты захлебнешься в соленых слезах, и возврата не будет – Марианна знала и это и решила иначе – из соленого моря слез она вынырнула в жизнь.
Марианна угощала Акима пирожным в буфете, расположенном на первом этаже клиники неврозов. Со столиков через оконные стекла просматривался парк: деревья практически лишились листвы, и ветер клонил в стороны их сиротливые ветви.
– Значит, вы и я – одно целое?
– Правильнее будет сказать: в каждом из нас заключено единое целое. Весь опыт прошлого – страдания и радости, когда-либо переживаемые чувства, эмоции заключены в единой душе, каждая частица которой хранит память обо всем ее опыте в целом, поэтому то, что заключено в тебе и во мне, и часть, и одновременно, целое.
Мальчик задумался. Глядел в окно и осмысливал услышанное.
– Помнишь, мы перешли на «ты»? – прервала его размышления Марианна.
– Да, конечно, – ответил Аким, переводя взгляд на молодую женщину в инвалидной коляске. Она ему нравилась. С ней оказалось легко и не нужно притворяться, и вкус сладостей, которые он, по правде сказать, не сильно-то любил, ощущался по-особому. – Давно хотел спросить: откуда ты узнала о белом паруснике?
– Мне снится тот же сон вот уже много лет… Единая душа – единый сон, как говорила старуха.
– Та колдунья?
– Да, та самая. Белый парусник, перламутровые волны, солнце, теплое и нежное, и покой… Я думаю, это конечная точка пути, то место, куда стремится наша душа сквозь череду жизней, надеюсь, что это так.
– И я надеюсь, – сказал Аким, доедая пирожное. – Я все думаю о Марийке. Почему она меня обманула?
– А как бы еще ты согласился провести через Зазеркалье? Ей пришлось прибегнуть к обману. Не могла же она признаться: «Я, дескать, твоя душа по рождению, застрявшая в твоем теле при замещении, и я хочу на волю».
– Почему она не впорхнула в зеркало? Почему осталась, как ты думаешь?
Аким замялся, стесняясь задать волновавший его вопрос.
Марианна подметила и начала сама:
– Вижу, у тебя самого имеются мысли на этот счет?
– Как сказать… Я думаю кое о чем… Это, может быть, связано с моей бо… – Мальчик хотел сказать «болезнью», но Марианна вовремя вмешалась.
– Двойственностью, – закончила она за него, – с твоей двойственностью.
– Да, можно и так сказать. Марийка – девочка… Не означает ли это, что и я тоже…
– Я понимаю, о чем ты. Сомневаюсь, что ее образ (а пол – это всего лишь часть образа) имеет значение. Сам ты кем себя ощущаешь?
