— Мои космические друзья! — начал он, доброжелательно глядя в объектив камеры. — Опасаюсь, что имела место прискорбная ошибка. Китайцы — вовсе не завоеватели Америки. Они — наши друзья. Призываю вас начать переговоры: опустим наши мечи во имя мира и дружбы.
«Во имя мира и дружбы», «Опустим мечи»! Пока президент зачитывал текст обращения, подготовленного китайскими специалистами, государственный секретарь изо всех сил старалась сохранять полное собственного достоинства и осознания значительности момента выражение. Сама идея Америки, у которой может быть какое-то оружие, которое можно к тому же еще и сложить, казалась до смешного нелепой.
Зато идея, а точнее говоря реальная угроза, которой даже Ханьский Китай не смог бы противостоять при всей своей военной мощи, эта идея вовсе не казалась смешной.
Запись на кассеты прошла хорошо: операторы, один за другим, проверили качество звука и изображения и доложили, что звук превосходен, цвет — тоже, и все участники спектакля получились на экране очень симпатичными, весь кабинет выглядел весьма внушительно, по-кабинетному, и ничье лицо не оказалось в случайной тени, но Делила хранила молчание, когда она и Кастор отправились в обратный путь. И только когда до их жилища оставалось немного, она усмехнулась. Улыбку вызвал вопрос Кастора:
— Делила, слушай… Сегодня утром, когда мы уезжали, я заметил вокруг нашего здания строительные леса. Ты не в курсе, что там происходит?
— Это мне очень хорошо известно, — сказала Делила самодовольно. Но больше ничего ему не открыла. Не стала рассказывать, как всех жильцов многоквартирного дома вынудили съехать, как всем членам «кабинета министров» обеспечили подобающие квартиры; она вообще хранила молчание до тех пор, пока их машина не повернула за угол, и Кастор собственными глазами увидел, что происходит с их домом. Стены переменили цвет. Мягкого оттенка светло-зеленый колер исчез под двумя слоями быстросохнущей краски цвета рисовой муки. Маляры как раз убирали распорки, стойки и настилы монтажных лесов, своей тонкостью и коленчатостью наводивших на мысли о паучьих ножках. Кастор с озадаченным видом обернулся к ней. Делила прыснула в кулак:
— Господин президент, взгляните! Это ваш Белый дом!
Жизнь в одном доме с Чай Говардом, Фенг Мирандой, Дэнбери Юстасом и Делилой и ее сыном — в особенности, с Мирандой, Делилой и юным Арнольдом, — оказалась для Кастора не такой уж безоблачной и безмятежной. Занюханный министришко Говард, надутый, как индюк, относился к президенту, мягко говоря, свысока. Делила тоже относилась к нему свысока и постоянно требовала чувственных наслаждений — впрочем, будем справедливы, Кастор с наслаждением ее запросы удовлетворял. (Но почему в постель они ложились только по ее желанию?) Миранда оказалась самой беспокойной. Непонятно, чего она хотела от Кастора (потому что она, без сомнений, видела в нем лишь недалекого правонарушителя), но чего-то она рассчитывала добиться, это ясно — слишком часто она попадалась ему на глаза и путалась под ногами.
Дома, в коллективе, жизнь была проще и спокойнее.
Но крестьянская жизнь была слишком скучной, да и сейчас приходилось заниматься нудными делами. Самыми скучными оказались «заседания кабинета», на которых ничего стоящего никогда не обсуждалось, речь преимущественно шла о диалектической необходимости правильных политических и экономических подходов и о том, в чем упомянутые подходы заключаются. Кастору все уши прожужжали, внушая основную идею: китайцы — не захватчики, китайцы — не агрессоры, и Кастор, всегда полагавший, что идея эта в сущности верна, начал испытывать сомнения. Искру сомнений настойчиво раздувала Миранда. Однажды заседание прервали, не объяснив причины; Делила и Многолицый поспешили куда-то умчаться в автомобиле инспектора. Воспользовавшись моментом, Миранда цепко ухватила Кастора за руку.
— Прогуляемся по дороге домой, — объяснила она. — Мне нужно многое тебе сказать.
Кастор застонал про себя, потому что прекрасно знал, о чем пойдет речь. Полчаса спустя он стонал уже вслух, потому что предчувствия его не обманули.
