– Почту за честь и удовольствие, – отозвался мистер Марсден, улыбаясь.
В моменты особой рассудительности Лиззи даже немного тревожила сила ее антипатии, притом что мистер Марсден никогда не делал ей ничего плохого, не позволял себе даже неприятного слова в ее присутствии. Но при виде улыбочки мистера Марсдена ее здравомыслие улетучивалось куда-то на задворки Богом забытого поселка в Австралии.
Жутковатая это была улыбка, гадкая и непристойная под видом любезности. Эта улыбка была намеком: «Я знаю про тебя нечто постыдное!» И раз уж вышло так, что Лиззи была вынуждена скрывать значительный период своего недавнего прошлого – узнай о нем общество, и туда больше ни ногой, – ее неприязнь была приправлена изрядной долей страха. И еще. У нее даже голова шла кругом при мысли, что Марсден казался ей особенно обворожительным именно в тот момент, когда на его губах появлялась эта отвратительная улыбка.
Марсден перестал улыбаться и посмотрел на Лиззи с таким выражением, которое у любого другого мужчины сошло бы за искреннюю заботу. Но так как перед ней стоял Марсден, бедная Лиззи встревожилась не на шутку.
– Всели хорошо, мисс Бесслер? – поинтересовался он. Тихий, проникновенный голос совсем ее обескуражил.
Их представили друг другу два года назад, незадолго до того, как она замкнулась от окружающего мира на целых семнадцать месяцев. Знакомство это было в высшей степени случайным и необязательным. С чего бы ему волноваться, все ли у нее в порядке?
В гостиную вошел отец. Мистер Марсден обернулся, чтобы поздороваться. Мужчины выразили взаимное удовольствие от встречи, а Лиззи в душе возблагодарила провидение за то, что ей не приходится больше быть наедине с мистером Марсденом.
– Не пора ли нам, папа? – спросила она весело.
Стюарт уже успел забыть, как хорош Фэрли-Парк в ноябре. Сады были спланированы с учетом смены времен года, так что поместье утопало в листве цвета золота и вина, теплых и живых на фоне вечнозеленого мха.
Двадцать лет прошло с тех пор, когда он семнадцатилетним юношей отправился в Индию, проклиная Берти и отца. Как будто целую вечность назад! Благоухание парка поздней осенью навеяло Стюарту воспоминания о первых годах в Йоркшире, до того как он пошел в школу и приезжал домой лишь на Рождество, Пасху и летние каникулы.
Стюарт прошагал уже милю – от ворот имения до деревни. Солнце посылало на землю слабый свет, но день по-прежнему оставался ясным и прохладным. Деревня располагалась на склоне. Дома цвета печенья вросли в берега ручья – притока реки Юр. Через его бурные воды был перекинут каменный мост, выстроенный еще в шестнадцатом столетии.
Проходя деревней, Стюарт видел, как в окнах домов колышутся занавески, любопытные лица выглядывают из-за углов домов и поверх каменных изгородей. Обитатели деревни, несомненно, знали, кто он такой. Интересно, что они думают о его триумфальном возвращении. Некогда незаконный отпрыск выжил-таки Берти!
На мосту двое подростков швыряли в ручей камешки и прутики. Поглощенные забавой, они не обратили на него никакого внимания. Стюарт остановился понаблюдать за ребятами.
– Видишь тот листик, Стюарт? Если повезет, он доплывет до самого моря!
– В самом деле?
– Если повезет. Моя мама жила в домике у моря, на юге. Там она и умерла. Это было чудесное место. Я хотел бы снова съездить туда.
– Но ведь там умерла твоя мать?
– Меня не было там, когда это случилось. В моих воспоминаниях она все еще жива. Бывало, мама сидела на стуле и смотрела, как я плещусь в море».
Стюарт покачал головой. Этому разговору почти тридцать лет. Удивительно, как время от времени память подбрасывает нам обрывки воспоминаний, и они приплывают к берегам сознания, как обломки корабля, выброшенные штормом на песок.
Тележная колея вывела Стюарта из деревни. Предстояло пройти еще милю, затем пересечь пастбище и подняться на окружающий долину известковый утес. С верхней точки утеса хорошо было видно, что Фэрли-Парк всего лишь скромный сельский дом, скорее Малый Трианон, чем Версальский дворец. Когда-то он казался Стюарту огромным, величественным, почти замком из сказки.
