Восемь розовых динозавров - страница 16

А здесь — раздолье! С трех сторон подступил к деревеньке лес, без конца-краю, дремучий, а с четвертой — бахчи. Есть озеро. Оно огурцом вдается далеко в сосняк. Изгородь околицы у самого берега. В озере полным-полно рыбы. К тому же лось…

— Дедь!

— Чего тебе!

— Ты лося видел?

— Эка невидаль.

— Какой он из себя?

— Большой.

— Ног сколько?

— Известно, четыре.

— Синий он?

— Рыжий. Их тут раньше много было. — Дед достал щепкой из золы черную, как уголь, картофелину. — Браконьеры многих постреляли. Мало лосей в наших местах.

— А браконьеры — они кто?

— Браконьеры-то? Люди. Но только они враги лесной жизни. Теперь стрелять лосей закон не велит, но все же стреляют эти самые браконьеры… Злой они народ, жадный. — Дед выкатил из золы еще одну картофелину. — Бери вот картошку, ешь.

Дед на слова скупой. Зато добрый. Очень добрый дед.

Ноябрь был холодный, пасмурный, с частыми туманами и дождями. Куда ни взгляни — повсюду по-осеннему уныло. В избах давно затопили. Ветер рвет на куски дым, поднимающийся над кровлями, и развеивает его в холодном ненастье.

Поздно вечером, когда Петька ложился спать, еще барабанил по крышам дождь и ветер свирепо кружил в сыром воздухе повядшие листья. А наутро за окном уже было белым-бело. Словно кто-то прошел ночью никем не замеченный, заметал землю пушистыми хлопьями, чтобы сделать благое дело — скрыть от людских глаз осеннюю унылость: опавшие листья, голую бахчу, лужи и грязь улицы. И он же, неузнанный, прежде чем уйти в предрассветную темноту, изрисовал напоследок морозным узором окна, испушил инеем ветки сирени под окном, и они стали похожи на белые мохнатые лапы.

В это утро мать снова получила письмо в синем конверте. И, читая его, снова улыбнулась, а потом сказала:

— Федор Степанович отпуск берет.

И по ее радостно возбужденному лицу Петька понял, что скоро в его жизни наступит большая перемена. И наступит она тогда, когда приедет Федор Степанович, которого Петька никогда не видел, но слышал от матери, что он «человек порядочный».

Как-то ночью Петька проснулся и увидел мать. Она сидела рядом на табурете и задумчиво смотрела в темное окно. И Петьке было странно видеть ее в глухое время ночи возле своей кровати.

— Мам, ты чего?

— Так… не спится. Сижу и думаю.

— О чем?

— Мало ли дум у меня!

На стене — фотография. Это Петькин отец. Петька его не помнит. Но каждое утро, когда просыпается, видит его глаза: смотрят они добро, чуть насмешливо.

— Мам, а дядя Федя скоро приедет?

— На днях должен.

— Знаешь, мам… Он хороший?

— Пусть поживет у нас — увидим.

— А еще, знаешь, мам…

— Ну, чего тебе?

— Так… ничего.

Была ночь. И было как бы две ночи. Одна — там, за окном, — студеная, вьюжная, с неясными унылыми звуками, а другая — здесь, в избе, — с прерывистым храпом деда, его сонным бормотанием, с желтоватым светом лампочки и глубокой задумчивостью.

В избу ворвался морозный пар, запахло снегом.

— Принимайте гостей! — послышался мужской голос.

— Батюшки! — изумленно воскликнула мать, всплеснула руками.

Дед поднялся из-за стола и шагнул к порогу, на котором в седом холодном воздухе обозначилась высокая фигура в заячьей шапке, тулуп нараспашку, на ногах черные валенки.

— Не ждали?

И Петька понял: приехал дядя Федя.

— Как не ждать! Ждали! — Мама в поспешной суетливости старалась развязать передник. — Но думали: пурга… Разве поедет!

— А он возьми да и тут! — И Петька услышал, как дядя Федя засмеялся — раскатисто, сипловато.

— Что ж вы на пороге-то? — засуетился дед, не зная, куда девать руки. — Проходите в избу. Уж я сам дверь прикрою…

Дядя Федя шагнул к матери:

— А ну-ка, Анастасия, дай на тебя погляжу. Ну-ну… Все такая же. Здравствуй! — Дядя Федя протянул ей большую, красную от мороза руку, а мать подала свою, маленькую, узкую, и смущенно зарделась. — Ну-ну… Отец твой? День добрый, папаша. — Гость пожал деду руку. — А пацан-то где, Анастасия?

— Вон в уголке притулился.

Глаза у дяди Феди были темно-карие, пронзительные: от них хотелось спрятаться, будто дядя Федя видел всего Петьку.

— Большой он у тебя. А ну-ка… — Дядя Федя поманил к себе Петьку. — Иди сюда.

У дяди Феди было крупное лицо, брови черные, косматые, нос широкий, чуть приплюснутый, подбородок упрямо выступал вперед.