– Значит, он уже на пути сюда, сэр?
– Да… Думаю, да. Хэдли, мне хотелось бы, чтобы вы сделали мне одолжение и встретились с ним. Лично. Это, надеюсь, хоть каким-то образом успокоит его преподобие, ну а нам, сами понимаете, с церковью лучше быть в добрых отношениях. Кроме того, полковник Стэндиш один из «молчаливых» партнеров того самого издательства, для которого вы пишете ваши мемуары. Кстати, вам известно об этом?
Хэдли задумчиво постучал пальцем по телефонной трубке.
– Хм… Нет, нет, мне об этом ничего не известно. Лично я встречался только с мистером Берком. Так что…
– Прекрасный человек, – перебил его Белчестер. – Скоро вы познакомитесь с ним поближе. Желаю удачи! – И, даже не попрощавшись, повесил трубку.
Хэдли с мрачным видом скрестил на груди руки, несколько раз, как бы про себя, пробормотал: «Полтергейст, полтергейст, милый добрый полтергейст», а затем углубился в долгие и печальные размышления о наступивших для государственной полиции поистине черных днях, когда старшему инспектору отдела криминальных расследований приходится терпеливо и безропотно выслушивать бессмысленные россказни явно спятившего епископа, который почему-то «съезжает вниз по перилам», непонятно зачем нападает на, судя по всему, ни в чем не повинную молодую девушку только потому, что она, как ему кажется, носит парик, швыряется чернильницей в викария…
Впрочем, довольно скоро к нему снова вернулось его врожденное чувство юмора: на губах, под аккуратно подстриженными седоватыми усиками, появилась ироничная усмешка, и он, пожав плечами и тихо насвистывая, приступил к просмотру утренней почты.
Одновременно старшему инспектору невольно вспомнилось, сколько же мерзости и откровенной чуши ему пришлось выслушать и даже повидать в этой самой небольшой комнатке со скучными коричневыми стенами и окнами, выходившими на мрачную набережную, за все тридцать пять лет его добросовестной службы в полиции. Каждое утро он терпеливо брился, пил крепкий кофе со сливками и мягким круассаном, целовал на прощание любимую жену, затем, сидя в пригородном поезде, везущим его в Викторию, не без опасения просматривал утреннюю газету (не без опасения, потому что в ней всегда содержались весьма прозрачные намеки на возможные трагические события – либо со стороны этой чертовой Германии, либо со стороны этого чертова британского климата), заходил в свой кабинет и приступал к исполнению своих профессиональных обязанностей, связанных с воровством, грабежами, убийствами, пропажами домашних собак, ну и прочими тому подобными рутинными событиями. А вокруг него тихо шуршал и гудел упорядоченный шум хорошо отлаженного механизма, едва доносившийся гомон…
– Войдите, – еще не отойдя от размышлений, механически произнес Хэдли, услышав осторожный стук в дверь.
В кабинет просунулось смущенное лицо дежурного констебля.
– К вам посетитель, сэр, – кашлянув, доложил он. Затем, уже войдя, положил на стол старшего инспектора визитную карточку.
– Посетитель? – произнес Хэдли, не отрывая глаз от лежавшего перед ним отчета о вчерашних происшествиях. – Ну и что же ему надо?
– Не знаю, сэр, но, полагаю, вам лучше его принять.
Старший инспектор бросил взгляд на визитную карточку. На ней было написано:
«Д-р Сигизмунд фон Хорнсвоггл, ВЕНА»
– Боюсь, вам лучше его принять, сэр, – повторил констебль с довольно необычными для него настойчивыми нотками в голосе. – Он там уже всех достал. Психоанализирует любого, кто оказывается рядом. Сержант Беттс уже спрятался в отделе архивов и клянется, что не выйдет, пока кто-нибудь не уберет этого джентльмена подальше.
– Послушайте! – громко воскликнул вконец раздосадованный Хэдли и со скрипом развернулся в своем крутящемся кресле. – Вы что, все сегодня сговорились достать меня? С самого утра? Что, черт побери, значит «он там всех достал»? Вы что, не в состоянии его выгнать?
– Понимаете, сэр, – почему-то жалобно заблеял констебль, – дело в том, что… что, кажется, мы его знаем. Видите ли…
Констебль был отнюдь не маленьких размеров, но на этот раз его просто-напросто отодвинул в сторону человек куда более крупный, примерно в три раза. В дверном проеме, показавшемся вдруг совсем узеньким, неожиданно появилась чудовищно массивная фигура в черной накидке, блестящем цилиндре и с тросточкой в руке. Но первое и самое яркое впечатление о нем у старшего инспектора было связано почему-то не с его размерами, а… с его бакенбардами! Таких шикарных, иссиня-черных бакенбардов до самого низа щек ему, честно говоря, еще никогда не приходилось видеть. Впрочем, на редкость густые брови тоже были вполне под стать этим в высшей степени необычным бакенбардам и занимали, казалось, всю нижнюю половину лба. За массивными роговыми очками с широкой темной ленточкой загадочно поблескивали небольшие глазки, а красное лицо просто расцвело в широченной улыбке, когда он приветственно снял свой цилиндр.
