Разве что вспомнилось ни с того ни с сего сквозь дрему: надвигающийся рассвет, свои последние минуты перед тем, как убраться восвояси, люди — кажется, те же самые, только теперь их было гораздо меньше — сбившиеся у дощатой ограды, и туманы, сизые туманы старого погоста…
Оставалось уже не так далеко до полуночи, когда поблизости от тихого шафлярского кладбища зафыркала лошадь, а следом за ней заскрипели колеса — сразу, из тишины, словно чужой тарантас свалился с неба.
Впрочем, с неба — это вряд ли.
— Явился… — пробормотал аббат, отворачиваясь и глядя в фиолетовое, цвета епископской мантии небо с крупными бриллиантами звезд.
Смотреть на пришельца настоятелю не хотелось — даже для того, чтобы увидеть, что голова гостя непокрыта: свой неизменный берет с петушиным пером тот нервно комкал в кулаке.
— Кто это? — повернулась к брату удивленная Тереза.
— Он. Марта, небось, рассказывала… Петушиное Перо.
— Великий Здрайца?! — ахнула Тереза и, резко встав навстречу выступившей из темноты фигуре прибывшего, неприязненно поинтересовалась:
— Что, по отцову душу приехал, вражина?
— Не мели языком, — возница тарантаса устало вытер сжатым в кулаке беретом покрытый испариной лоб, хоть ночь выдалась отнюдь не жаркой, и потеть было вроде бы не с чего. — Отвалится. Не моя она, душа отца вашего, хоть и жаль, а не моя. Не дотянуться…
— Тогда — зачем? — не выдержала Марта, прижимая к себе чуть слышно заскулившего Джоша. — За ним?
Она кивнула на пса.
— И не за ним, не бойся, — досадливо отмахнулся Великий Здрайца. — Хотя и следовало бы… Хотите, рассмешу?! Не хотите? Ну, тогда все равно рассмешу. Сам не знаю — зачем я здесь! Разве что тебя повидать, воровочка моя, — дьявол невесело усмехнулся, присаживаясь рядом и делая вид, что хочет приобнять Марту за плечи.
Марта собралась было отодвинуться, но отчего-то не стала этого делать, только зябко поежилась.
Помолчали.
— Спасибо, — не к месту проворчал вдруг Михал и осекся, словно смутился.
— Кому? — искренне удивился Петушиное Перо. — Кому спасибо-то? Мне?!
— Тебе, — кивнул Михал. — За то что и Марте, и мне помог тогда живыми уйти. Вот уж откуда помощи не ждал… Но все равно — спасибо.
Явно растерявшийся Здрайца не нашелся, что ответить. Повисла натянутая пауза, во время которой аббат Ян думал, что в простом «спасибо» кроется «спаси Бог», только большинство об этом давно забыло.
— И что же ты теперь собираешься делать? — снова первой не выдержала Марта. — Я ведь понимаю… ох, ничего я уже не понимаю, только от тебя ведь просто так не отвяжешься! Что делать будешь, я тебя спрашиваю?!
— Да не знаю я! — чуть ли не выкрикнул дьявол в лицо женщине, брызжа слюной. — Не знаю! Раньше мне было плохо — о, если бы ты знала, воровочка, как мне было плохо!.. неправильное это слово, нет таких слов в человеческом языке, это надо пережить самому! И сейчас мне плохо, но сейчас мне именно плохо, я впервые в жизни ощущаю именно это, впервые чувствую правильность сказанного!.. ну зачем, какого черта тебя занесло в Вену, воровочка?!
Казалось, Петушиное Перо, забывшись, разговаривает сам с собой, но все слушали его, затаив дыхание — никто из пятерых не мог себе представить такого дьявола! «Он что, каяться собрался? — изумился аббат Ян. — Господи, прости меня, грешного — может, и для него еще не все потеряно?!»
— …раньше я ощущал это каждым мгновением своего существования, — продолжал Великий Здрайца. — Каждое мгновение — вечная мука, и я мог лишь надеяться, что когда-нибудь сумею это прекратить, исчезнуть, не быть — о, как же я хотел не быть!.. Да, я мучился всегда; и мучения других были столь мелкими и жалкими по сравнению с моими собственными, что я попросту не замечал их, как ты не всегда замечаешь муравьев под ногами! Но до встречи с тобой, воровочка, до сторожки в лесу на окраине Вены, мне, по крайней мере, было все понятно: ценой мук своих и чужих я копил выкуп, который должен был избавить меня от проклятья существования! Я знал, что это будет нескоро, что придется перетерпеть вечность, а потом еще одну вечность — но это будет! И к прежним мукам я уже отчасти притерпелся, свыкся с ними, как с неизбежностью; лишь иногда, когда я ощущал в себе руку Преисподней в полной мере, мои страдания становились невыносимыми — но это длилось недолго… А теперь — теперь я чувствую, как все вокруг рушится, я уже ни в чем не уверен, ни в сегодняшнем рабстве, ни в завтрашней свободе; я познал новые ощущения, тоже мучительные, но… другие! Одиночество срослось со мной, а сейчас кто-то отдирает его от меня, отдирает с мясом, с кровью, и мне все время кажется, что этот «кто-то» — я сам! И это с тех пор, как я встретил тебя, моя воровочка! Что же ты со мной сделала?! И что теперь делать мне?! Люди, скажите — что делать несчастному дьяволу?!
