— Угомонись, Чямба! Нет еще никакой беды. А ежели и будет — для нас с Азой, не для тебя, не для табора. И парня того из головы выбрось — один я, что ли, на весь Крым маг в законе?! Лучше коней дай. Не поспеем вовремя к Тузу — и впрямь быть беде. Гляди, накличешь...
— Эх, не коней бы тебе... Ладно, замнем. Яшка!
Пока Яшка бегал за конями, барон Чямба все продолжал ворчать:
— Коней ему! коней! потом до самой Сибири тех коней искать! У них с Тузом дела, а Чямба коней давай!.. нашел себе богача из сказки: «Исыс рома. Рома барвалэ...»[45]
— Что б ни вышло, коней верну, — отрезал дядька Друц. Видать, и ему Чямба печенку насквозь проел. — И с жеребцом заказным все в срок исполню, коли жив буду. Сам знаешь, мое слово — железо!
— Да уж знаю... иначе дал бы я тебе коней, морэ, как же...
Тут наконец и Яшка воротился: двух лошадей в поводу ведет. Один — жеребец вороной, здоровущий, его в таборе Конан-Дойлем кличут. Небось, в честь того Конан-витязя, из оперы про жандармов, о ком Рашелька в поезде рассказывала! Помню, я книжку в лавке стянула, когда приказчик отвернулся — на том детинушке с обложки тоже ввосьмером скакать можно было.
А рядом с Конан-Дойлем, с обломом копытастым — кобылка мышастенькая, в яблоках. Злющая, как... как рыба-акулька! Глазом влажным на меня косит — небось, примеривается, чтобы укусить половчее. Припоминаю: зовут стерву Колючкой. Верно прозвали... Ой! Это что ж мне — на нее верхом садиться?!
Да я ж... да ни в жисть...
— Поехали, Аза. Туз ждать не станет, — оказывается, Друц уже в седле, меня торопит.
Только и вышло у меня в ответ:
— Ой! ой, мамочки!..
И тут этот ром, этот маг в законе, этот дядька Друц, чтоб ему пусто было, ка-а-ак рявкнет! Ну просто аки зверь лютый! И прочь поскакал. А я с перепугу — следом. Бегу я за ним, значит, бегу — и не отстаю, хоть он и на коне! И усталости нету, будто всю жизнь с жеребцами наперегонки гасала! Друц всего разок и оглянулся, кивнул мне — так держать! — и дальше скачет. Впереди, но недалеко; саженей шесть будет. Ну, думаю, догоню я тебя, морэ! Как наддала!.. А ведь и вправду догоняю! Одна беда: бегу я по-чудному, и топот от ног моих навроде лошадиного. Глянула вниз: вот где «ой, мамочки!» Ног-то у меня — четыре штуки! и все с копытами! и сама я — мышастая, в яблоках...
За что, Друц?! За что ты меня в лошадь превратил?! В эту самую Злючку-Колючку?!
Чуть не упала с перепугу, даром что о четырех ногах!
Глядь: а Друц уже рядом, скалится-веселится.
— Что ж ты, — кричу ему на бегу, — со мной-то сделал, ирод?!
Человечьим голосом кричу, по-старому. И то слава богу! Я уж боялась: заржу сейчас кобылой!
— А ну сей же час обратно в девку превращай! Ишь, удумал...
— Превращу, — хохочет Друц-насмешник. — Когда до места доскачем!
— Честно?! Обещаешь?!
А он опять вперед вымелся. И только эхом:
— Мое слово — железо...
Сразу как-то спокойнее стало. Вот приедем (прискачем?!) — быть мне снова человеком. А так — даже интересно! Рыбой я уже была; побуду кобылой!
Рванула я вперед со всех с четырех. Конан-Дойля обошла впритирочку, и давай пылить! Сперва по проселку, а дальше через какие-то плетни, огороды, напрямик! За спиной мужичье местное матерится, татары горланят — а я только ржу-веселюсь. Хорошо мне! Уже и обратно превращаться не больно-то хочется. И на Тузиху наплевать ровным счетом — пока мы еще до ейной Балаклавы доскачем!
Друц на вороном догоняет-кричит, только я не слышу, что: ветром уши заложило. Вот и дорога, что на Балаклаву ведет — гляди-ка, быстро домчались! А вот и...
В последний миг Друц меня за повод ухватить успел.
Удержал, морэ. Так бы и скатилась вниз по осыпи, да с обрыва — на скалы!
Вдребезги.
Стою, дух никак перевести не могу. Уморилась все-таки, лошади — они, выходит, тоже не двужильные! Друц рядом мне вычитывает, ругается, только я его не слушаю, хотя головой и киваю — верно, мол, виновата, впредь осторожней буду; а сама потихоньку к нему боком прижимаюсь. Сразу сон давешний вспомнился, только весь страх со стыдом куда-то подевались, забылись — другое помнится: как он меня к себе прижимал-ласкал, и как потом...
