Княгиня фыркнула. Улыбнулась загадочно, и тебе на миг почудилось: на месте немолодой женщины сидит облизывающаяся кошка. Финт?! Быть не может! На такие шутки Княгиня и без финтов способна.
— Не велика ты птица-щегол, охотничек — волшбой тебя с бабы сдирать. Да и в завязке мы оба. Честные ссыльные; там, глядишь, крестьянами заделаемся... Батюшка из Больших Барсуков что сказывал? — отвратились от диавола, встав на путь исправления! Уразумел, дурашка? Так справилась. Естеством, — и она снова улыбнулась.
Эй, Друц-приятель, видишь?! — что-то просыпается у нее внутри, рвется к поверхности, ища выхода. Вот-вот станет прежней Княгиней — встречались вы с ней когда-то, еще на воле...
Удушье.
Кашель. Хриплый, надсадный.
Женщину сгибает пополам.
Нет, не станет.
— Ну что, Друц, пошли? На стрелку бы не опоздать, — выдавила Княгиня, отдышавшись; и первой решительно поднялась на ноги.
— Дык и я с вами! Провожу, — подхватился Тимошка.
— А как же ватага твоя, морэ? — полюбопытствовал ты.
— А-а! — беззаботный взмах рукой. — Догоню! я на ногу легок...
— Ну, смотри...
Да, кто-то дурака надоумил.
Кто? зачем?
Можно, конечно, прижать ветошника как следует, вытряхнуть — и кто, и зачем. Прямо сейчас вытряхнуть.
Можно.
Нужно ли?
* * *
Долго ждать не пришлось. Вскоре из-за поворота послышался приближающийся топот копыт, перезвон бубенцов — и знакомые розвальни, влекомые парой «тыгдынцев», встали как упали в шаге от ссыльных, оставшихся невозмутимо стоять на месте.
Обдали обоих снежной пылью.
Странно: а вот лосятник заерзал, отскочил назад, но сразу, устыдившись, сунулся обратно, — и едва не угодил-таки под копыта меринов.
— По-здорову бывать, Ермолай Прокофьич! — заторопился он поздороваться первым. Потянулся шапку сдернуть, скосил глаз на ссыльных; передумал.
А у тебя где-то глубоко внутри, там, откуда раньше вздымались жаркие волны власти и вседозволенности, закопошилось смутное подозрение. Так, ме-е-еленький червячок-дурачок... эх, Друц-лошадник, и впрямь встал ты на путь исправления, обеими ногами! — червяк вместо волн, подозрение вместо уверенности...
Честным человеком становишься.
— Пошто харя-то подряпана, Тимошка? — вместо ответа на приветствие усмехнулся купец. — С рысью обженился?
— Кабы с рысью, то ладно... — шмыгнул носом Тимошка.
— Ну а вы-то как? Все ль путем? Отметились? Содержание получили?
Ты кивнул.
— Благодарствуем. Отметились, получили. Все путем.
— Ну, садитесь, што ли, шиш лесной? А с тобой, Тимофей, мы, считай, в расчете. За патронами опосля зайдешь...
Уже на подъездах к Кус-Кренделю сидевший впереди купец обернулся.
— Надо бы вам работенку какую сыскать, што ли? А то зачнете, значит, со скуки по-новой дурью маяться... да и приварок не повредит — здоровьишко поправить.
— Ну, и какую ж ты нам работенку сыщешь, благодетель? — промурлыкала Княгиня, обжигая дыханием овчину ворота. — От лишних податей тебя отмажить?
Долго смеялся купец; вкусно смеялся.
Видать, понравилось нездешнее словцо.
— А поглядим, шиш лесной! Покумекаем — авось, и намыслим што путное!
Княгиня выбралась из саней первой, а тебя Ермолай Прокофьич соизволили до самой Филатовой избы довезти (впрочем, все равно ведь по дороге — так и так едем...).
Прежде чем вылезти из саней, ты сунул руку за пазуху.
Извлек выданные урядником деньги.
— Вот. Филатовы три целковых с полтиной. Держи.
Купец подержал деньги в ладони, разглядывая, словно в первый раз видел — а затем молча протянул тебе обратно рубль с мелочью.
— Оставь себе. Подкормишься опосля каторги.
— А Филат?
— А што — Филат? Считай, не должен он мне больше, шиш лесной! Так ему и передай.
— Что-то больно добрый ты, Ермолай Прокофьич, — ты поднял на купца испытующий взгляд. — С чего бы это, а?
— Значит, так хочу. Сегодня я хочу, завтра — ты... глядишь, с того хотения какой-никакой барыш выйдет. Бывает?
— Бывает, — согласно кивнул ты.
— А ты заходь по-свободе, заходь к Ермолай Прокофьичу! Махорочки там, харчишек — после каторги разговеться... Заходь. А там, глядишь, и насчет работы чего удумаем.
— Спасибо, Ермолай Прокофьич. Зайду как-нибудь.
Червячок там, внутри, все копошился, понемногу разрастаясь.
