И они побежали.
Они побежали по мосту, оскальзываясь и спотыкаясь в темноте, и вдруг стало светло — высока в небе, почти в зените, повисла странная штука, и на землю полился холодный мертвецкий свет, они добежали до конца моста, и Алексей потянул Машу направо. «Куда? — задыхаясь, спросила Маша. «Ко мне ближе… надо… узнать, — на бегу проговорил Алексей, и тут вдалеке бухнуло так, что рвануло барабанные перепонки. За цирком в небо взвился столб огня, опять раздался треск, как будто рвали материю, в паузы вклинился новый звук — рёв моторов, тяжёлых моторов, и сразу же послышались глухие хлопки, перекрываемые частой дробью. «Господи, — подумал Алексей, — это же автоматы». Он никогда не слышал автоматной стрельбы нигде, кроме кино, но генетическая память уроженца страны, где не было поколений, не знавших войны, уверенно подсказывала — точно, автоматы, а вот это, потяжелее — пулемёты, и уж совсем откуда-то издалека пришла твёрдая уверенность, что надрывный рёв моторов — это звук вовсе не тракторов. Это танки! Маша споткнулась, упала, Алексей наклонился, поднимая, за спиной рвануло, и он инстинктивно повалился сверху, прикрывая Машку спиной. В голове звенело, что-то кричала прямо в ухо Маша — он не слышал; стрельба немного поутихла и Алексей сел, опираясь на дерево. «Лёша, это война?.. — спросила Маша, прислоняясь к нему. Глаза у неё были огромные, испуганные, и в них отражались искры далёких пожаров. «Что ты милая, какая война? — сказал Алексей. — Не может быть ника…» Но Маша, повернула его налево, указала вверх, и Алексей не договорил — в могильном свете догорающей в небе ракеты, как на старой киноплёнке, проявились окна дома, заклеенные бумажными полосками — крест-накрест. Только это была не киноплёнка. «Это война, — повторила Маша. — Война… Или мы умерли и нам это снится».
Алексей встал, помог подняться Маше, начал было отряхивать ей пальто, бросил. Маша стояла безучастно, смотрела невидящим взглядом и повторяла: «Мы умерли… мы умерли… мы умерли». Пришлось её потрясти, помогло это мало, но тут вновь загрохотало, Машкино лицо приняло осмысленное выражение и они двинулись быстрым шагом, Алексей впереди, Маша сзади, держась за его рукав. Миновали дом с «Комиссионным», осталось пройти вдоль «Чайки», перейти проспект, и вот он — дом Алексея.
Каких-то двести метров…
Они почти дошли до конца гостиницы, когда звуки боя резко усилились — казалось, в схватку вступили новые силы. Ад двинулся от вокзала к центру, огненной змеёй пополз по проспекту Орджоникидзе, плюясь во все стороны смертью, рёв моторов приблизился, и даже здесь задрожала почва, сразу же раздались гулкие звуки, сопровождаемые низким визгом, заложило уши от тяжёлых залпов, и всё перекрыл оглушающий гром взрыва, потом ещё один. Загорелась крыша незнакомого громадного здания, затем яркой свечкой вспыхнул дом с магазином «Красная Шапочка», звуки стрельбы не затихали ни на секунду. На мосту вспух взрыв, в гостинице зазвенели стекла, и Алексей на миг оцепенел, представив, как плавятся и корёжатся железные балки, как складывается и осыпается пятиэтажное здание, потом по всему этому туго ударит волна и расплющит, смешает, и никто никогда не поймёт где и что было. Он увидел это — и в этот же миг ещё один взрыв прогремел прямо на ступеньках сквера, и Алексей схватил Машку, обнял, повернулся спиной, закрывая её от взбесившегося мира, и мир действительно взбесился — ещё один взрыв, ближе, и в стену гостиницы со свистом вонзилось несколько осколков, посыпались стёкла, Алексей пригнулся, упал на усеянный осколками снег, плотно закрывая Машу своим телом.
Маленький, совсем нестрашный осколок мины легко пробил старомодное пальто, свитер, рубашку и вошёл в спину чуть выше сердца…
И сразу стало тихо.
Тишина была страшной, страшнее канонады, потому что говорила о новом несчастье, необратимом, звуки исчезли совсем, в глазах плавали цветные пятна, потом исчезли и они.
Конец?
Но я не хочу!
Что?
А это ты, Маша? Что? Когда? Прямо сейчас — потому что никогда больше… и умрём… жаль, что не поцеловать… умрём без мучений… да… да… ты же знаешь… конечно… и Сунжа…
