Небо потемнело, да не той вечерней темнотой, от которой хочется зевать и мудро смотреть на звезды, а суровым облачным полумраком. За лесом засверкали зарницы. Но грома не слышно, да и тьма далеко, может, и краем пройдет.
Правое колесо поскрипывает и описывает серьезную восьмерку. Были бы мужики-наблюдатели – обязательно обсудили бы, доедет оно до Королевства Джерона или отвалится в Восточном крае. Но мужиков, к счастью и сожалению, нет.
Впереди расступились деревья и показались возделанные поля, местами выкошенные.
Я свесился с телеги и сорвал пучок колосьев. Не люблю поля. Где возделывают – значит, охраняют. А раз так, волком не побегаешь, всюду мужики с вилами, медвежьи капканы и ямы.
Загривок напрягся, будто сам по себе, в горле заклокотало. Гоблин заметил перемену в настроении и проговорил успокаивающе:
– Ты не переживай, ворг. Это свободная ферма, сюда нежить не суется. Вон, глянь.
Над небольшим домиком красный огонек, колючие лучи бешено вертятся и пускают зайчиков в стороны. Огонек на секунду замер, из центра вырвался длинный сноп и умчался куда-то в лес. Послышался сдавленный крик.
– Это чего? – спросил я.
Гоблин довольно закряхтел.
– Нравится? Маг из Восточного края зачаровал. Убивает всю нежить на расстоянии двух перелетов стрелы. По мере надобности ставит защитный барьер на любых живых существ.
– Так это твой дом, что ли? – изумился я.
Гоблин покосился на меня как на умалишенного.
– Я похож на фермера? – спросил он обиженно. – Это угодья моей сестры.
Я пожал плечами: откуда мне знать, как выглядят гоблинские фермеры?
Из зарослей раздался рассерженный голос:
– Эй, там! Эгей!
Не успел уточнить, что этот рык имеет в виду, как из тьмы прямо в нас вылетело бревно.
Большое бревно с остатками корней. Лошадь не ожидала такой подлости от обжитых районов, потому не успела среагировать. И оглобли помешали. Бревно сухо стукнуло в лошадиный затылок. Бедное животное выпучило глаза, тяжело выдохнуло и, неуверенно переступив ногами, медленно опустилось на землю.
– Растудыть его в копыто! – прокричал гоблин и отпустил поводья. – Сдохла!
Гоблин быстро спрыгнул с перекладины. С земли поднялось облачко пыли и осело на зеленой коже.
Я кувыркнулся через край телеги, шарахнувшись об угол, и опустился на четыре конечности. Не успел подумать, в кого перекинуться. Горизонт появился слишком высоко, и мир стал желтоватым. Звуки закрутились в голове беспорядочным хором. В кота превратился, олух.
С досадой стукнулся лбом о колесо, вернулся в человечье тело. Гоблин вытащил крашар.
– Какого рожна тут творится? – заорал он в темноту. – Выходи, а то кинжалами закидаю!
В кустах послышалось шевеление, раздался хриплый голос:
– Курт, ты, что ли?
Гоблин слепо прищурился и скривил губы.
– Азута? – спросил он неуверенно.
Из зарослей показалась зеленая физиономия, нижняя челюсть выпирает, аккуратные клыки торчат в разные стороны. В два раза меньше, чем у Курта, но такие же опасные. Нос широкий, глаза раскосые, на голове высокий гребень из волос, зафиксированный так крепко, что даже в бою не рассыплется.
Курт рассерженно рявкнул:
– Ты чего мою лошадь убила?
– А ты чего тут едешь без предупреждений? – гаркнула в ответ гоблинша.
Курт спрятал крашар в ножны.
– Я что, должен о каждом приезде докладывать? – спросил он раздраженно. – Говорили же, что буду торговать в ваших землях. Хватит с тебя. Что теперь без клячи прикажешь делать?
Гоблинша вышла на дорогу, подтянула до груди широченные шаровары, кулаки уперлись в бока. Высокая грудь затянута кожаным доспехом, ощущение, что там у нее тоже мышцы. Подбородок широкий из-за бивней, настоящая воительница.
– Я сто раз говорила, что плохо вижу в темноте. Думала, опять нежить ломится.
– Нежить на телеге? – не унимался Курт. – И вообще, чего ты на ночь глядя в поле полезла?
Азута отмахнулась.
– А когда, по-твоему, сумеречную траву собирают?
Я некоторое время наблюдал, как пререкаются гоблины. Есть в этом что-то приятное, даже милое. У нас так не принято. Если в стае – то иерархия. А если одиночка, то и спорить не с кем.
Осторожно шагнул вперед, чтоб не напугать гоблиншу, а то пришибет, ручища больше, чем у Курта, и тихо покашлял.
