Луиза поднялась по лестнице. Первый этаж представлял собой короткий коридор, в который выходило несколько дверей, в прошлом, наверное, белых, а сейчас грязновато-серых. Луиза двигалась с опаской, словно нерешительный вор. Пара драных нейлоновых занавесок висела на окне в конце коридора. Одна из дверей была приоткрыта, и Луиза заметила полотенце, брошенное на край ванны. Дом был немаленький, имел еще один этаж. Вполне достаточно комнат, чтобы Эш и Карен при желании могли поиметь друг друга.
Луиза втянула в себя воздух. Она шпионила за Эшем, но отказаться от этого было нелегко. Забраться бы в одну минуту в ванную, мигом снять отпечатки пальцев с керамики и исследовать в криминалистической лаборатории, чтобы определить, пользуются ли они одной ванной… Надо найти комнату Эша и постучаться. Две двери вели в комнаты, выходящие окнами на фасад здания. Если он играет на скрипке, она что-то услышит, хотя двери очень плотные. Приглушенные звуки доносились из одной комнаты. Луиза подкралась поближе и осмотрела дверь снаружи. Подняла руку, чтобы постучаться, но рука так и повисла в воздухе.
У себя дома, дав волю разгулявшейся фантазии, она думала о том, как Эш играет на скрипке. То был романтический образ одинокого блистательного музыканта, ищущего утешения в совершенстве собственной игры. Карен сказала, что он по-настоящему талантлив. Луиза заложила волосы за уши и прильнула к двери.
Звуки скрипки проникли сквозь дверь. Сначала Луиза услышала долгую, низкую, как бы дрожащую ноту, потом все смолкло. Она еще теснее прижалась к двери. Короткое молчание, потом снова звук. На этот раз менее уверенный, пронзительный, вдруг оборвавшийся. Луиза нахмурилась.
Она была не подготовлена к шумному взрыву, обрушившемуся на нее. Визг, снова безобразнейший визг, чуть ли не скрежет. Она и вообразить не могла, чтобы скрипка издавала подобные противоестественные, ужасающе немелодичные звуки.
Быть может, слова Карен об успехах Эша в Гилдхолле не более чем сарказм? Это объяснило бы раздражение Эша. Луиза решила, что все встало на место. Между Карен и Эшем возникли разногласия, которые трудно определить точно. Что, если Карен решила уязвить Эша? Причинить ему боль? Эш сказал, что играл первую скрипку в знаменитом оркестре, хоть и не распространялся об этом особо. Но этого не могло быть! Такой ужасный шум не имеет отношения к импровизации.
Это свидетельство того, что он не умеет играть, и он лгал ей. Было ли правдой хоть что-нибудь сказанное им о себе?
Изумленная, она прижала ухо к филенке и налегла на дверь всей тяжестью. Пиликанье становилось невыносимым, но вдруг прекратилось так же внезапно, как и началось.
— Адская какофония! — воскликнула Луиза и, спохватившись, закрыла рот. Слова ее прозвучали слишком громко.
Дверь распахнулась. Потеряв опору, Луиза не устояла на ногах и упала, растянувшись во весь рост. Буквально через секунду она в ужасе осознала, что уличена таким образом в подслушивании и что валяться вот так на полу в комнате Эша невероятно унизительно. С горящими щеками она с трудом встала на ноги и повернулась к Эшу, чтобы извиниться. Он стоял, положив ладони на бедра. Волосы были взлохмачены больше обычного, словно он непрестанно ерошил их, и напоминали щупальца какого-то морского животного.
— Добро пожаловать, — произнес он.
— Господи, прошу прощения, мне…
Луиза осеклась. Они были не одни. Посреди комнаты сидел мальчик, на коленях у него лежала скрипка, а на старом деревянном стуле перед ним был установлен пюпитр.
— Луиза, это Дипак.
— Привет, Дипак, — поздоровалась она, зачем-то помахав мальчику рукой, что было попросту смешно, поскольку он находился всего в нескольких футах от нее. Но ничего иного Луиза не могла придумать.
Мальчик уставился на нее долгим уничтожающим взглядом, потом вопросительно посмотрел на Эша.
— Она что, помешанная? — произнес он с сильным лондонским акцентом.
— Хотел бы об этом узнать, — ответил Эш, глядя на Луизу с веселым любопытством. — Дипак — мой ученик, Луиза. Мы закончим урок через десять минут, и я был бы рад, если бы ты подождала меня внизу.
