Она достала из кармана носовой платок и приложила к одной щеке, потом к другой. Рейчел снизила скорость до минимума.
— Рейчел, — заговорила Оливия неуверенным голосом, — попробуй добраться до ближайшего укромного места.
— Мы попали в неведомые места, мама, и здесь, быть может, полно оборотней.
— Перестань дурачиться и делай что я говорю. Отыщи придорожную автостоянку или что-нибудь вроде и убери машину с дороги.
Рейчел глянула в зеркало и встретилась глазами с Луизой. Та смотрела на нее невесело. Машина двинулась вперед, и скоро они оказались у въезда на какое-то огороженное поле; сколоченные из планок ворота были открыты. Луиза свернула в неширокий проход, миновала ворота и остановилась. Перевела рычаг коробки передач в нейтральное положение, и мотор с еле слышным жужжанием заглох. Стало тихо, только из-под прижатого к лицу Кэтрин носового платка доносились неясные сдавленные звуки.
— Мама? — прошептала Рейчел.
— Тише!
Оливия бросила на нее строгий взгляд. Рейчел прикусила губу и затихла. Луиза ждала. В тепле и тишине машины она ощущала вибрацию, исходящую из тяжело дышащей груди Кэтрин. Даже темные глаза Рейчел были полны меланхолии — Луиза снова увидела лицо сестры в зеркале. Несколько минут четыре женщины просидели в машине, каждая наедине со своими мыслями, пока Оливия не нарушила молчание.
— Кэтрин? — Оливия погладила низко опущенное плечо подруги. Луиза смотрела на мать с изумлением. Голос ее дрожал, словно она готова была вот-вот заплакать. Но Оливия ни разу не плакала при ней после смерти отца. — Ты хочешь поговорить о Грэхеме?
Кэтрин кивнула и отбросила носовой платок с лица. Луиза увидела потоки слез, стекающих на подбородок.
— Никто не позволяет тебе говорить о нем, верно? — Оливия с трудом выговаривала каждое слово. — После смерти Боба мне не удавалось ни с кем поговорить о нем. Я могу думать о нем, но мне не дано высказать свои мысли.
— Я понимаю! — Кэтрин обернулась и посмотрела на Оливию. Луиза увидела, как мучительно исказилось лицо матери, и оцепенела, потрясенная.
— Грэхем был таким замечательным человеком. Я так его любила, — заговорила Кэтрин неожиданно звонким, высоким голосом. — Мы все делали вместе. После того как он ушел в отставку, мы часто ссорились. Он стал очень тяжелым в общении. Но я все равно любила его. Он был моим спутником. А теперь его нет, и я ужасно одинока. Жизнь стала пустой.
Луиза стиснула зубы. Если она не остережется, то заплачет тоже. Мать, сидя рядом с ней, глубоко вздохнула и хотела заговорить, но вместо этого испустила долгий стон. Луиза сунула руки в карманы, нашаривая бумажный носовой платок. Нащупала только один, старый и порванный по краям, но все же сунула его Оливии, которая взяла его и, прижав к лицу, заплакала так горько, словно сердце у нее разрывалось от горя. Луиза кашлянула и быстро глянула на Рейчел в зеркало над водительским местом. К ее удивлению глаза у Рейчел были полны слез.
— Я любила Боба, — всхлипывала Оливия. — И Боб любил меня. Он был таким добрым. Когда он умер, я почувствовала себя такой виноватой. Я и теперь чувствую свою ви… вину перед ним.
— Мне так хочется, чтобы я была более ласковой с Грэхемом, когда он болел! — Кэтрин вытерла платком лицо. — Я иногда на него покрикивала. Я не хотела его обижать. Он стал таким трудным.
— Но теперь уже поздно! — Оливия поднесла к глазам платок, который дала ей Луиза.
Луиза уставилась на потолок, обтянутый кожей кремового цвета. Обе пожилые женщины продолжали неудержимо плакать. За окнами машины с намокших веток живой изгороди падали капли дождевой воды. Луиза закрыла глаза и проглотила твердый комок в горле. На водительском сиденье Рейчел громко шмыгала носом. Луиза открыла один глаз как раз вовремя, чтобы увидеть, как Рейчел уронила голову на рулевое колесо и зарыдала.
— Простите меня, — произнесла Кэтрин.
— Ты ни при чем, — возразила Оливия сквозь скомканный, изодранный в клочья платок. — Это все я.
— Нет, я, — заявила Рейчел и с силой провела ладонью по лицу. — Я бросила Холлема. Но я его люблю. Я очень люблю его. Ни за что и никогда не хотела бы его бросать.