— Я думаю, — утверждает он, — что это надо только чувствовать, но не выражать словами…
Вот на чем построены вся естественность и простота его обихода. Если в его комнате стоит стол, то это обыкновенный стол для работы, он никогда, скажем, не служил кузнечным мехом во времена оные, чем любят похвастаться модные люди нашего времени, он не был также и жерновом на средневековой мельнице, хотя Брассанс боготворит Средневековье. Брассанс спит на простой узкой кровати, и стены его комнат просто выбелены.
Передо мной три фотографии Брассанса. На одной он снят в рабочей комнате сидящим у самого края стола. Свет из окна падает на склоненный над газетой широкоплечий торс. В руке его дымящаяся трубка. На другом конце длинного стола, на плетенном из ивняка блюде, лежат персики и виноград. Возле стола простые крестьянские стулья с плетенными из соломы сиденьями. Над столом висят две керосиновые лампы с белыми абажурами. И камин с очагом, выложенным узкими кирпичными плитами, обрамлен деревянной полкой, которую украшает небольшой пейзаж маслом южного города, по-видимому Сета.
А вот еще одна фотография: Брассанс перед своим деревенским домом, стоит на мостике, перекинутом через речку, что разделяет надвое его участок. Он стоит в белой блузе, с неизменной трубкой в зубах. Атлетическая в пропорциях фигура, энергичное, доброе лицо, а ноги так твердо упираются в мостки, словно он сам их настилал и сам складывал из белого камня трехэтажный дом, с одной стороны весь увитый плющом, который сам сажал.
На третьем снимке Брассанс у себя в слесарно-столярной мастерской. Он точит на станке какой-то палаш для рубки мяса. Вокруг на стенах полки — со множеством инструментов. Видимо, эта работа дает выход его физической потенции, которая угадывается в хватке одной руки, вертящей колесо станка, и второй — направляющей лезвие палаша. И трудно поверить, что этими же пальцами виртуозно перебирает струны гитары перед массой зрителей упрямый, нелюдимый поэт-трубадур, мятежник Франции. Но с этим снимком связан эпизод, о котором речь впереди…
Вернемся к Брассансу-философу. Судя по его стихам-песням, он — атеист. Но его атеистическое мировоззрение не является плодом зрелых размышлений и убеждений. Он выступает против церкви и клерикалов не как материалист, потому что, отрицая, он ничего не предлагает взамен. Его атеизм возникает, как мне кажется, из протеста.
Мятеж — это знамя Брассанса. И мировоззрение его особенно ясно ощущается в песне «Завещание»:
Плакучей ивой загрущу,
Когда Господь найдет меня
И скажет, хлопнув по плечу:
«Проверь на небе: есть ли я?»
И тут настанут времена
Прощальных слез. Но ничего,
Пока еще растет сосна
Иль дуб для гроба моего.
Уж коль на кладбище идти,
Найду я самый долгий путь,
Прогул устрою по пути.
Назад попячусь где-нибудь.
И пусть могильщики ворчат,
Что я, мол, чушь несу в бреду,
Я все равно, хоть в рай, хоть в ад,
Дорогой школьников пойду.
И прежде чем душа моя
С другими флирт начнет во мгле,
За юбками мечтаю я
Поволочиться на земле.
Еще в любви поклясться тем,
Кто сбить с пути умеет нас,
И лепестки у хризантем
Срывать, гадая, в смертный час.
Бог даст, жена моя всерьез
Поплачет над плитой моей,
И чтоб пролить потоки слез,
Лук не понадобится ей.
А если вступит в новый брак,
Я только буду очень рад,
Коль пригодится мой пиджак,
Ночные туфли и халат.
Пусть он живет с моей женой,
Мое вино чтоб с ним пила,
Пусть и табак он курит мой,
Но чтоб не лез в мои дела.
Во мне, не знаю почему, —
Ни атома, ни тени зла,
Но будет мстить мой дух тому,
Кто сунет нос в мои дела.
Мир праху! Вот листок, смотри,
Содержит завещанье он.
Пометка на моей двери:
«Закрыто из-за похорон».
Из жизни я ушел без зла,
Зубная боль и та прошла,
И вот уже я помещен
В Могилу Братскую Времен!
Интересно, что здесь под «Братской Могилой Времен» Брассанс, конечно, подразумевает Пантеон. И эта триумфально-пышная концовка звучит такой глубочайшей иронией и по отношению к самому себе, и к общественному мнению, что каждому добропорядочному французу покажется кощунством.
Рене Фалле рассказывает, как однажды Брассанс пел в Сорбонне для студентов, у которых в этот вечер был в гостях Сартр.
