– Приехали, – сказала Марсана. Обхватила плечи руками, словно в ознобе: – Ощущаете, парни, какая здесь первозданность?..
Будто в ответ – звонкий шелест очередного старта с невидимой отсюда авиатеррасы. По верхушкам пальм над высоким склоном скользнули золотисто-желтые лучи фар. Кир-Кор проводил взглядом эскадрилью эрейбусов – двадцать седьмую по счету – вот такая здесь первозданность. Впрочем, теперь, когда отзвенели голоса певцов и отполыхала фантасмагория гигантских светопластических декораций, на островах стало спокойнее, несмотря даже на старты флаинг-машин. Юркие реалеты, мигая светосигналами, взмывали над склоном и разлетались кто куда, а синевато-прозрачные, как мыльные пузыри, грузные, с полной выкладкой габаритных огней эрейбусы тянулись все в одном направлении – строго на северо-запад.
– Это в столицу, – сказал Матис. – Остров Столичный.
– Кирилл, – сказала Марсана, – вы, должно быть, не знаете… На Театральном нет гостиничного комплекса.
– Но что-то ведь есть? «Пристанищ тут вокруг немало, – заметил опытный хитрец, – шале, фаре, отель, бунгало. Изба туриста, наконец».
– Есть «Бунгало дель сиело» – фешенебельный катаготий для певцов и актеров. Вас, понятно, туда не пропустят.
– Не волнуйтесь за меня, эвгина.
– Я не волнуюсь – я предупреждаю.
– Я не собираюсь там надолго задерживаться, – объяснил Кир-Кор. – Мне гостиница не нужна.
– Может, нам подождать у причала? – спросил Матис.
– Нет. Я и так в долгу у вас за дивный вечер. Благодарен безмерно.
– Правда? – Марсана все еще потирала плечи руками. – Вам и вправду понравилось? Что понравилось больше всего?
– Совместное наше плавание. Вот… возьмите на память. – Он помог Марсане разнять половинки феррованадиевого пенальчика. – Подставьте ладонь.
– Что это?.. Какая прелесть! – Она уставилась на точечные огоньки, непостижимо хитро и волшебно парящие над продолговатым на ощупь кристаллом. Их было три – два голубых и один синий.
Стоило дрогнуть руке – огоньки мгновенно перемещались в пространстве. Но между собой эти искроподобные точки сохраняли четко фиксированную дистанцию: две голубые – тесной парой, синяя – чуть в стороне.
Перешагнув через канаты релинга, Кир-Кор обернулся. Трехточечный самоцвет Планара, бесспорно, произвел на Марсану сильное впечатление.
– Откуда это? – настаивала она.
– Издалека.
– Точнее вы не могли бы ответить?
– Точнее… очень издалека. На всякий случай не подносите кристалл слишком близко к глазам при солнечном свете.
– Не буду. У него есть какое-нибудь имя?
– Общепринятого названия минерал пока не имеет.
– Все эффектные драгоценные камни имеют личные имена.
– Действительно… «Синяя птица». Как? Подойдет?
– Желаете мне удачи?.. Спасибо, Кирилл. Вдруг захотите свидеться с нами – добро пожаловать на остров Контур. На тот, где сегодня на рейде «Синяя птица». У вас развито чувство пространственной ориентировки?
– Надеюсь.
– Тогда легко найдете наш Центр. Немногим труднее найти претора директории Центра – это Матей Карайосифоглу. Как правило, всегда на месте эксперт по морской акустике Марсана Гай – это я.
– Центр зонального резервирования популяции бутылконосых дельфинов, – уточнил Матис.
– Запомнили, Кирилл? Нет? Повторить?
– Как правило, запоминаю с первого раза.
– Не делайте сегодня исключений. До свидания. Вижу, торопитесь уйти. Ну что ж, идите… Всего вам самого доброго.
– Прощайте, эвгина. Прощайте, Матис. – У Кир-Кора не повернулся язык произнести «до свидания».
– До свидания, – сказал Матис.
«Это если мне исключительно повезет», – подумал Кир-Кор.
– Да, – спохватилась Марсана, – а куда нам девать высотную амуницию?
– Куда угодно, способ утилизации выбирайте сами.
– Я сделаю из вашего гермошлема кубок. Буду пить из него ледяное кокосовое молоко, охлаждая жгучее чувство своего тропического одиночества… Поцелуйте меня, Кирилл.
«Ну конечно, – подумал Кир-Кор, – ради этого я так сюда торопился».
– Не хотите поцеловать меня на прощание? Почему?
– У меня есть причина не делать этого.
– Я сама сделаю это. Почти без причин. Обратите внимание на слово «почти».
Со спортивной сноровкой Марсана, опершись бедром о канат, перебросила свои длинные босые ноги с палубы на перрон. Ярко блеснули «павлиньи глаза» ее платья, голые руки неторопливо и нежно обвили окаменевшую от напряжения шею Кир-Кора. Он сразу вспомнил руки Винаты, и нехорошее предчувствие, так некстати охватившее его во время пения Винаты-Биргитты, вернулось и стало похожим на приступ внутренней боли.
