Стоя там, на улице Дюнкерк, глядя в глаза алхимика и читая в них правду, Джош вдруг почувствовал, как люди вокруг словно испаряются и они двое остаются совсем одни на улице. Мальчик сглотнул.
— И вы в это верите?
— Всем сердцем, — просто ответил Фламель. — Все, что я делал, я делал, желая защитить тебя и Софи, подготовить к грядущему. Ты должен верить мне, Джош. Должен. Я знаю, ты злишься из-за того, что случилось с Софи, но я бы ни за что не допустил, чтобы ей причинили вред.
— Она могла умереть или впасть в кому, — пробормотал Джош.
Фламель покачал головой.
— Если бы оказалась обычным человеком. Но я знал, что она необычная. И ты тоже.
— Потому что у нас такие ауры? — спросил Джош, стараясь узнать как можно больше.
— Потому что вы — те самые близнецы из пророчества.
— А что, если вы ошибаетесь? Вы думали о такой возможности?
— Тогда темные старейшины вернутся.
— И что, неужели это так плохо? — вслух подумал Джош.
Николя хотел было ответить, но тут же крепко сжал губы, словно заталкивая назад в горло свои слова. И все же Джош успел заметить, как он на миг разозлился. Наконец Николя выдавил из себя улыбку и осторожно развернул Джоша лицом к улице.
— Что ты видишь? — спросил он.
Джош пожал плечами.
— Ничего… кроме кучки людей, спешащих на работу. И полицейских, которые ищут нас.
Николя схватил его за плечо и повел дальше по улице.
— Не думай о них как о кучке людей, — резко сказал он. — Именно так видят человечество Ди и ему подобные. Они зовут их людишками. А я вижу личностей с их проблемами и заботами, семьями и любимыми, друзьями и коллегами. Я вижу людей.
Джош покачал головой.
— Не понимаю…
— Ди и старейшины, которым он служит, смотрят на людей и видят только рабов. — Он помолчал и тихо добавил: — Или мясо.
Распластавшись на спине, Перенель Фламель смотрела в грязный каменный потолок, нависающий над головой, и размышляла, сколько других пленников Алькатраса делали то же самое. Сколько несчастных узников разглядывали трещины в камне, угадывали фигуры в черных пятнах, воображали картинки в бурой сырости? Почти все, наверное.
А сколькие из них слышали голоса? Вероятно, многим пленникам мерещилось, будто они слышат звуки во мраке — шепот, приглушенные голоса, — но если они не обладали даром, как Перенель, все это происходило только в их воображении.
А вот Перенель слышала голоса призраков Алькатраса.
Напрягая слух, она могла различить сотни голосов, а может, даже тысячи. Мужчины, женщины и дети шумели и кричали, бормотали и плакали, звали потерянных дорогих людей, вновь и вновь повторяли собственное имя, заявляли о своей невиновности, проклинали тюремщиков. Перенель нахмурилась: не они были нужны ей.
Позволив голосам нахлынуть на нее, она выискивала среди них один-единственный, который звучал громче остальных. Сильный и уверенный, он прорывался сквозь лепет, и Перенель начала сосредоточиваться на нем, вслушиваясь в слова и пытаясь определить язык.
— Это мой остров.
Мужчина говорил на испанском с устаревшим акцентом. Впившись в потолок взглядом, Перенель отгородилась от остальных голосов.
— Кто ты?
В холодной сырой тюрьме ее слова вырвались изо рта вместе с паром, и тысячи призраков затихли.
Последовала долгая пауза, словно призрак удивился, что с ним заговорили. Наконец он гордо ответил:
— Я был первым европейцем, заплывшим в эту бухту. Я первый нашел этот остров.
Прямо у нее над головой стал проявляться силуэт, в трещинах и паутинах возникли грубые черты лица, а черная влага и зеленый мох придали образу законченность.
— Я назвал это место la Isla de los Alcatraces.
— То есть остров Пеликанов, — прошептала Перенель.
Лицо на потолке на миг обрело форму. Это оказался красивый мужчина с продолговатым худым лицом и темными глазами. В глазах появились капельки воды, и он моргнул.
— Кто ты? — спросила Перенель.
— Меня зовут Хуан Мануэль де Айяла. Я открыл Алькатрас.
Снаружи темницы щелкнули клыки, и в коридоре пахнуло змеей и гнилым мясом. Перенель молчала, пока запах и шаги не исчезли, а потом снова посмотрела на потолок. Очертания лица стали отчетливее, трещины на камне превратились в глубокие морщины на лице. Это было лицо моряка, с морщинами вокруг глаз от постоянно прищуренного взгляда, устремленного навстречу новым горизонтам.
