Сначала я была как ребёнок, делала всё, как приказывали, не имея ни воли, ни желания, и всем была довольна.
Потом начались сновидения. Проснувшись, я не могла вспомнить их полностью, и это было благом, потому что здоровый мозг не смог бы их вынести. Даже слабые, отрывистые воспоминания бросали меня в дрожь, так что я лежала в постели в доме Дагоны, не могла есть и боялась спать. Вся защита от подобного зла, какую я изучала, живя среди Владычиц Эсткарпа, теперь стёрлась в памяти, так что я чувствовала себя раздетой на зимнем ветру, и даже хуже, потому что этот ветер был мутным, пыльным ветром Тьмы.
Дагона делала всё, что могла, а ведь она была целительницей. Но она лечила мозг и тело, а тут дело было в духе. Кайлан и Кимок следили за мной и оберегали от Тьмы. Все знания жителей Долины были собраны для моего спасения. Но в те моменты, когда я сознавала, что они делают, я понимала, что для них это — зло, потому что Долина нуждалась в защите не только осязаемым оружием, но также в защите мысленной и духовной, на которую у них уже не оставалось сил. Сражаясь за меня, они ослабляли собственную защиту.
Пора было отбросить детскую тягу к предоставленным мне безопасности и комфорту. Я повзрослела и не была больше бездумным ребёнком.
Я поняла, что сны — это только начало, предвестие ужаса, который может проникнуть в меня, а через меня напасть и на других. Мои собственные познания исчезли, и в освободившееся место легко могло войти нечто чуждое.
Таким образом, хотя я больше и не помышляла о том, я всё-таки оставалась врагом тех, кого любила, и могла стать вратами для Зла, которое сломает защиту моих близких.
Я дождалась случая, когда Кайлан и Кимок ушли на военный совет, и вызвала Дагону и Орсию. Я откровенно сказала им, что нужно сделать для блага всех, в том числе, возможно, и для меня.
— Здесь для меня не наступит покоя, — сказала я им. И прочла в их глазах согласие. — Я могу стать дверью для того, кто только и ждёт, чтобы войти. Я худший враг, чем какое-нибудь чудовище, проникнувшее через вашу охрану. Ты сильна в древней магии, Дагона, Владычица Зелёной Долины, всё, что растёт, должно подчиняться тебе, все животные и птицы. И ты, Орсия, тоже имеешь свою магию, и я могу засвидетельствовать, что она не так уж и проста. Но клянусь вам, что то, что хочет теперь войти через меня, гораздо сильнее, чем ваша объединённая сила. Я опустошена теперь, но могу наполниться. А чем — ни вы, ни я не можем себе представить.
Дагона медленно кивнула. Меня пронизала острая боль, потому что, хоть я и сказала правду, у меня оставалась слабая надежда, что я ошибаюсь, и Дагона, превосходившая в магии всех, кого я знала, скажет мне об этом. Но она согласилась со мной.
— Что ты хочешь сделать? — спросила меня Орсия. Она только что купалась в ручье, и сохнувшие волосы серебряным облаком сияли в воздухе, а на перламутровой коже всё ещё оставались капельки воды. Она их не стряхивала, потому что вода для кроганов — сама жизнь.
— Я должна покинуть вас.
Дагона отрицательно покачала головой.
— За линией нашей охраны скоро появится то, чего ты боишься. И Кайлан и Кимок… они не позволят.
— Нет, я должна уехать, — возразила я. — Есть ещё одна причина. Я могу вернуться туда, откуда пришла, и найти там помощь. Вы слышали, что катастрофа в горах разрушила и власть Совета. Многие погибли, потому что не смогли перенести мощь выпущенной Силы, которую собирали все вместе. Правление Владычиц в Эсткарпе кончилось. Наш добрый друг, Корис из Горма, видел, как всё это произошло. И даже если живы всего две-три колдуньи, они помогут избавиться мне от этого, Корис прикажет им сделать это. Позвольте мне вернуться в Эсткарп, и я вылечусь, а вы будете здесь воевать, повинуясь своему долгу.
Дагона ответила не сразу. Часть её магии состояла в том, что она никогда не выглядела одинаковой, а всё время менялась. Иногда она казалась принадлежащей Древней Расе, белокожая и темноволосая, в иной раз у неё были рыжие волосы и золотистая кожа. По своей воле она так менялась или нет — я не знала. В тот момент она казалась из моей расы — рассеянно поглаживавшая чёрные волосы, прикусившая нижнюю губу. Наконец она кивнула.
