Идут они не спеша, вразвалочку — дед и Иван, а Володя за ними поспевает. Низкое красное солнце сопровождает их в черно-белом лесу, разбрасывая между стволов синие тени, и тепла от солнца нет. А мороз! Пощипывает он Володины нос и щеки, только телу тепло — от ходьбы. Даже жарко. Володя видит впереди себя на лыжне широкую Иванову спину. И как тот равномерно-высоко взмахивает палками. Тяжело Володе поспевать, но он старается.
Тихо в тайге, только снег скрипит. Снег лежит на земле пышным ковром, сугробами, а на голых ветках, на еловых лапах и высоких пнях — белыми шапками. Заденешь ветку — сыплется в глаза драгоценное серебро. Весь мир вокруг серебряно-синий, чуть подкрашенный розоватым, ленивым, кратковременным солнцем.
Медвежью берлогу, которую они вот-вот увидят, еще с осени выследил дедушка; сейчас он вел их туда.
…Володя идет по летнему берегу Илыча, по тропинке меж валунов, смотрит на реку, па далекие снежные горы, на зеленую пышную тайгу, а видит снег, голую чащу, мороз, спины дедушки и брата…
Он видит, как они выкрадываются на лыжах из чащи и натыкаются на медведицу! Володя застывает на месте от страха: медведица сидит в развороченной берлоге и тяжело дышит — темно-коричневая, осыпанная снегом, неуклюже расставляя над большим животом с прилипшими к нему прошлогодними листьями передние лапы, — и тяжело стонет… Володя уловил ее взгляд — странно-мягкие, подернутые дымкой глаза… Сердце у Володи заныло, он повернул голову — увидел, как брат Иван поднимает ружье. В тот же момент страшно закричал дедушка, стоявший рядом с Иваном. Дедушка ударил палкой по стволу Иванова ружья — громыхнул выстрел, снег посыпался сверху пышными струями, а медведица — увидел Володя — все сидит и стонет, будто рядом никого нет…
Потом слезы и снег застлали Володе глаза, он почувствовал, как дедушка Мартемьян обнимает его за плечи и тащит в сторону… И тут за их спинами раздался высокий, пронзительный визг, но не медведицы — это родился маленький медвежонок…
Никогда не забудет Володя того случая в тайге! Век будет помнить! Ушли они тогда, слава богу, от роженицы; спасибо дедушке Мартемьяну, что брат Иван промазал…
Идет Володя по тайге и думает, думает, думает… Река рядом бежит, бормочет — то тише на плесах, то громче на перекатах возле камней: «Спеши, спеши, Володя! А то дедушка уйдет из избушки на охоту — разминетесь вы! Спеши, Володя!» И Володя идет все быстрей, наддает шагу, размахивает удочкой. Котелок с кружкой, когда Володя перепрыгивает через камешки и корни, дребезжат за спиной в сумке.
Все жарче становится Володе от ходьбы да от солнца — удивительное все же лето в этом году на Севере! — пот начинает струиться по лицу, по спине. А оводы и рады — налетают с размаху на потное, соленое Володино лицо, стремясь сразу прокусить кожу до крови. И ведь удается им это, несмотря на то что Володя быстро отмахивается… Вкусно, наверное, оводам соленое Володино лицо.
«Скоро ваша песенка спета! — думает Володя. — И комарам тоже скоро конец… и мошкаре… Скажите спасибо, что погода такая в этом году жаркая, а то бы вы давно уже ножки протянули!»
Он вышел на пригорок; разлившаяся впереди река бежала навстречу в глубоком русле — без торчащих камней, течение стало гладким и быстрым.
«Хорошо в жаре по реке плыть, — подумал Володя, — на лодке. Вот когда никакие комары и оводы не кусают! Над водой всегда ветерок тянет, да и лодка на моторе быстро идет — всякую нечисть насекомую ветром относит… В жару, когда по берегам и особенно в тайге полно всякой нечисти, можно в лодке по реке в одних трусах плыть и загорать! И тепло, и прохладно, и никто не кусается…»
«В жару и на вертолете хорошо, хотя в вертолете бывает и оводов, и комаров, и мух тьма-тьмущая! Но они в вертолете тоже не кусаются: все они жмутся к стеклу, собираются кипящими черно-желтыми гроздьями возле рам — дрожат от ужаса! А ведь залетают в вертолет на стоянке сами! Видно, уж очень хочется им на машине полетать!» Володя невольно улыбнулся, смахивая на ходу со лба нахального овода. Успел-таки прокусить кожу! Быстро и больно! Володя смял его пальцами и бросил наземь.
