Прием в «Клэриджесе» удался на славу. Были шампанское и черная икра, танцы и флирт. Как потом говорили, во время приема завязалось несколько любовных связей, и одна связь по какой-то причине распалась, и даже последовал один развод из-за того, что чей-то супруг, то ли супруга, с кем-то слишком крепко обнимались в одной из гардеробных отеля.
Ровно в полночь Йейл преподнес Аликс подарок на день рождения и по случаю шестой годовщины их свадьбы: рубиновые серьги с камнями в шесть каратов.
— По карату за год совместной жизни, — сказал он, открывая роскошную коробку, в которой лежали серьги. Гости зааплодировали, и слова поздравлений утонули в шуме аплодисментов, музыки и восторженных восклицаний. Вовсю старались фотографы, сверкали вспышки блицев, однако ни одна газета не опубликовала снимки Аликс, хотя прием давался именно в ее честь. Зато со всех газетных полос смотрела Джей Джей в туалете от «Фортуны».
Йейл впервые удостоился упоминания и похвал не только в деловой прессе, но и в светской хронике. Он жаждал славы и внимания и хотел добиться еще большего.
— Дорогая моя, ты знаешь, что я никогда не встреваю ни в чьи личные дела, но все же мне хочется спросить тебя: не пора ли обзавестись потомством? — с таким вопросом обратилась Брук к Аликс. Брук собиралась вернуться в США, и Аликс накануне ее отъезда пригласила мать к себе. Они расположились на втором этаже в читальном зале, самой маленькой и самой уютной комнате дома Аликс и Йейла. В окна падали лучи заходящего солнца, отчего преобладающие в комнате кремовый и синий цвета светились теплотой и насыщенностью. Брук гордилась тем, что ее дочь сумела создать крепкую семью. Она прекрасно знала, что в среде очень богатых мужчин, привыкших к абсолютной свободе и не связанных никакими условностями, это было нелегко.
— Скоро, — сказала Аликс. — Я ведь еще не слишком состарилась…
Аликс нагнулась, чтобы поднять упавшую на ковер серебряную ложку.
— Я не собираюсь вмешиваться в твои дела, — сказала Брук, испытывая неловкость, что затеяла разговор на такую деликатную тему. Она выросла в обстановке, в которой считалось невежливым задавать вопросы на личные темы, и это, как она в душе считала, всегда осложняло ее жизнь. Она исходила из того, что и для Аликс невозможность поговорить с кем-то, особенно с матерью, по душам, усиливала чувство изоляции и одиночества. У богатых людей, считала Брук, всегда в избытке такая роскошь, как возможность ездить куда хочешь и жить в огромных домах или квартирах, но за это они расплачиваются эмоциональной замкнутостью.
— Ты ведь уже замужем шесть лет… — продолжала Брук.
— Йейл не хочет иметь детей, — сказала Аликс, — он считает, что дети — это теперь не модно.
Брук приятно удивилась готовности Аликс продолжить разговор.
— Ну а ты-то как считаешь? — спросила она.
— Мне бы хотелось иметь детей, — сказала Аликс, — но не сейчас. Лучше подождать, когда Йейл переменит свои взгляды и когда отец переменит свое отношение к нему. Аликс положила ложку на тарелку, и пока они ждали, когда лакей принесет другую, Брук рискнула задать дочери еще один вопрос:
— Как по-твоему, твое замужество, э-э, удовлетворительно?
Брук приметила печальные глаза дочери, наблюдавшей за мужем во время приема. Особенно грустными глаза Аликс были, когда Йейл увлеченно танцевал с красивыми женщинами и больше всего с Джей Джей.
— Думаю, да, — сказала Аликс, — особенно если учитывать то, что ты когда-то сказала мне: что мы отличаемся от других людей, что у нас слишком много свободы. Единственное, чего бы мне хотелось, это чтобы Йейл перестал соревноваться с отцом.
Она помолчала, поскольку в комнату вошел лакей. Он положил на поднос серебряную ложку и удалился.
— И мне бы очень хотелось, — продолжила Аликс, чтобы отец примирился с нашим браком. — А то получается, что бы я ни сделала, как бы ни поступила, одному из них я все равно не могу угодить.
Вот и теперь ситуация, с грустью подумала Аликс, похожа на ту, когда она вместе с Сергеем работала в корпорации отца.
— По-моему, тебе надо бы думать о том, что делает счастливой тебя, Аликс, а не кого-то другого, — сказала мать.
