— В надежном месте, — усмехнувшись ответил тот и попросил у одного из присутствующих сигарету. Закурив, он откинулся на спинку стула и поднял глаза на Грома, встретившись с ним взглядом.
— Что ты несешь? — К столу подошла Бэла. — Что еще за надежное место?
Ответа ее Крот не удостоил. Вместо этого он достал из внутреннего кармана легкой крутки модного покроя записную книжку и открыл ее чистом развороте. После этого он взял в руки ручку и с вызовом посмотрел на остальных волков, входящий в Закрытый круг.
— Мы ждем объяснений, — с угрозой в голосе произнес Гром. Несколько человек его тут же поддержало, высказавшись в том духе, что Кроту неплохо было бы объяснить все произошедшее. Гром, дождавшись, пока гул стихнет, продолжил:
— Где Пэм, Крот? Почему она не пришла вместе с тобой? У нас же была договоренность, что после акции все собираются в штабе. Мы не в игрушки играем, вроде как…
— Не в игрушки, — с ухмылкой согласился Крот. — И, знаешь, Гром, ты прав — игры закончились. Сейчас мы все вместе кое-что проясним, а после уже я все вам расскажу…
* * *
В кабинете стояла гробовая тишина. Збруев курил уже третью сигарету подряд и мрачно смотрел в окно. Он приехал в Управление около получаса назад, как только ему сообщили о случившемся. Днёв с Мишиной к моменту появления информации о теракте еще не успели разъехаться по домам, поэтому известие застало их на рабочих местах.
На столе генерала зазвонил телефон. Разговор был коротким. Збруев отвечал односложно:
— Да. Слушаюсь. Так точно.
Положив трубку, Збруев достал четвертую по счету сигарету, но не закурил ее, а принялся вертеть в руках, до тех пор, пока резким движение не разломил надвое и не бросил прямо на стол.
— Товарищ генерал, — подал голос Днёв. — Вся вина за произошедшее целиком лежит на мне…
— Да заткнись ты, Боря, — внезапно истерично крикнул Збруев. — И без тебя тошно… Дурак я старый…
— Но мы же не могли знать… — попытался успокоить его подполковник. — Да и наши сотрудники за ним присматривали… Кто же знал, что ему вздумается поехать на дачу…
Договорить он не успел. В кабинет ворвался Дробинский. По его бледному виду было ясно, что все случившееся сильно повлияло на него, а легкий алкогольный душок лишь подтверждал это подозрение.
— Это ужасно! — выпалил он с порога, ни с кем не поздоровавшись. — Как же это так!?
— Присаживайтесь, Леонтий Карлович, указал ему на свободный стул Збруев.
Дробинский нервной походкой дошел до стула и сел. Его трясло. Руки, которые он положил на стол, ходили ходуном, а воспаленные глаза испуганно бегали, не в силах задержаться хоть на секунду на каком-нибудь объекте.
Да, если им поставили не мат, то шах уж точно. Их провели как детей. Когда в МНБ поступила информация о жестокой расправе над главным редактором «Национал-коммунистических вестей», она вызвала самый настоящий шок. Выходит, что группировка, называвшая себя «волки», говоря простым языком, развела всю систему государственной безопасности, уведя ее по ложному следу, заставив поверить, что объектом террора будет Дробинский…
— Только что звонил Сам, — как-то вяло сообщил Збруев. — Через час состоится расширенное заседание органов безопасности.
Генерал грустно посмотрел на присутствующих. И все прекрасно понимали причину этой грусти в глазах Збруева — с этого совещания он мог уже не вернуться. Реальная опасность нависла и над Днёвым. Относительно защищена была лишь Мишина, которая лишь днем была подключена к работе.
— Кто бы это не делал — мы их найдем, — тихо сказал Днёв. — Вопрос времени. Павел Семенович, мне сейчас необходимо выехать на место преступления — я ведь, собственно, здесь дожидался только вашего приезда… Если разрешите…
— Да-да, Боря, конечно. Вы с Ладой сейчас должны быть там. А мы еще немного побеседуем с товарищем Дробинским.
Теплая летняя ночь располагала совсем к иным размышлениям и делам, нежели обдумывание состава преступления и осмотр трупов. Так думал Днёв по дороге от подъезда да машины. Лада шла чуть позади и молчала. Подполковник заметил, что она вообще не склонна к разговорам, а если и горит, то лишь по делу и таким деловым тоном, что собеседнику постоянно кажется, будто он в чем-то перед ней глубоко виноват.
