Я сделал паузу, чтобы аудитория успела осмыслить сказанное, и перешел к заключению:
– Итак, я желаю каждому из вас удачи и постоянных успехов и прошу вас только об одном – слушайтесь Дэнни так, как слушались меня. Будьте верны ему так, как были верны мне. С этого самого момента я передаю бразды правления Дэнни. Удачи тебе, Дэнни, Бог в помощь! Я знаю, ты поднимешь «Стрэттон» на новый уровень.
С этими словами я поднял в воздух мегафон, приветствуя Дэнни, и зал, в который уже раз, устроил мне грандиозную овацию.
Когда эмоции понемногу улеглись, мне вручили прощальную открытку размером три на шесть футов. На одной стороне большими красными заглавными буквами было написано «ЛУЧШЕМУ В МИРЕ БОССУ». На другой каждый из моих стрэттонцев от руки написал слова благодарности за то, что я так изменил их жизнь.
Потом я ушел в свой кабинет и закрыл за собой дверь. И задал себе вопрос – а будут ли они так же благодарны мне через пять лет?
С
колько эпизодов сериала «Остров Гиллигана» может посмотреть человек подряд, прежде чем решит сунуть в рот дуло пистолета и нажать на курок?
Холодное утро среды. Несмотря на то, что было уже одиннадцать, я все еще валялся в постели и смотрел телевизор. Вынужденная отставка – это совсем не сахар, думал я. Последние четыре недели я много смотрел телевизор, слишком много, если верить Герцогине. А в последние дни я был просто одержим «Островом».
И тому была своя причина. Когда я смотрел этот сериал впервые, я сделал для себя шокирующее открытие – Волк с Уолл-стрит, оказывается, такой не единственный! К моему немалому огорчению, существовал еще кто-то, обладавший такими же не совсем достойными уважения чертами характера, как и я. Это был неуклюжий старый американец, настоящий васп, которому не повезло: в результате кораблекрушения он оказался на острове Гиллигана. Его звали Терстон Хауэлл III, и, увы, он был типичным васповским идиотом и при этом миллионером. Как типичный васп, он и женился на женщине такой же породы – отвратительной блондинке по имени Лави, почти такой же идиотке, как и он сам. Лави считала необходимым носить шерстяные брючные костюмы, бальные платья с блестками и постоянно красилась, хотя остров Гиллигана находился где-то в южной части Тихого океана, минимум в пятистах милях от ближайшего морского пути, и ее вряд ли хоть кто-нибудь мог увидеть. Но ведь васпы известны своей манерой наряжаться либо слишком нарядно, либо слишком официально.
Я стал размышлять о том, по чистой ли случайности тот второй Волк оказался таким неуклюжим болваном? Или мое прозвище изначально подразумевало некое оскорбительное сравнение Джордана Белфорта со старым англосаксонским придурком с крайне низким уровнем интеллекта? Может, так оно и есть, мрачно думал я.
Все это безделье навевало страшную тоску. Впрочем, если посмотреть с более оптимистической точки зрения, я проводил много времени с Чэндлер, которая только начала говорить. Теперь было совершенно очевидно, что мои ранние предположения подтвердились – моя дочь была гениальным ребенком, и это можно было засвидетельствовать в письменном виде. Мне все время хотелось любоваться ею, и я хорошо понимал, что как бы она ни выглядела, мне будет нравиться в ней все до последней молекулы. Факт оставался фактом – она была прекрасна и с каждым днем становилась все более похожей на свою мать. Точно так же и я любил ее все больше, наблюдая, как развивается ее личность. Она была настоящей папиной дочкой, и редкий день проходил без того, чтобы я не провел с ней по крайней мере три-четыре часа, обучая ее новым словам.
Во мне расцвели сильные чувства, с которыми я не был ранее знаком. Хорошо это или плохо, но я пришел к пониманию, что я никогда не любил другого человека без оговорок – ни моих жен, ни родителей. Только теперь, с появлением Чэндлер, я, наконец, осознал подлинное значение слова «любовь». Впервые в жизни я понял, почему мои родители чувствовали мою боль – буквально страдали вместе со мной, особенно в период подросткового возраста, когда я, казалось, был полон решимости зарыть в землю все свои способности. Наконец-то я понял, почему плакала моя мать. Теперь я знал, что тоже буду проливать слезы, если моя дочь станет делать то, что делал я. Я чувствовал себя виноватым за всю ту боль, которую причинил своим родителям, понимая, что они чувствовали себя уязвленными до глубины души. С их стороны это была безоговорочная любовь, самая чистая любовь в мире, и до недавнего времени я только получал ее, но никому не отдавал.
