Не знаю, что там у них было, но однажды Тодд в этом баре чего-то не поделил с четырьмя колумбийскими наркоторговцами, и они попытались на него наехать. Через две минуты двое из них валялись на полу со сломанными конечностями, у всех четверых были изувечены лица, а один был заколот собственным ножом, который Тодд вырвал у него, а затем хладнокровно всадил ему в грудь. С той поры к Тодду все относились всерьез.
А сам Тодд с той же поры всерьез занялся наркотой. Сочетая запугивание со смекалкой и расчетом, идя напролом в опасных ситуациях, он быстро поднялся. Тодд только-только разменял третий десяток, а он уже делал сотни тысяч баксов в год. Лето он проводил теперь на юге Франции и на итальянской Ривьере, а зиму – на самых роскошных пляжах Рио-де-Жанейро.
Лет пять все шло хорошо. Но в один злосчастный день, когда Тодд жарился на солнышке на пляже Ипанема, его цапнула какая-то микроскопическая тропическая тварь. Какая – так и не смогли установить, но через четыре месяца фамилия Тодда была внесена в лист ожидания на операцию по пересадке сердца. Меньше чем за год он усох до девяноста пяти фунтов и при росте в пять футов десять дюймов стал похож на обтянутый кожей скелет.
В этом виде Тодд провел два долгих года в ожидании операции, пока некий лесоруб ростом в шесть футов и шесть дюймов (и, по-видимому, на редкость неуклюжий) не свалился с калифорнийской секвойи и не нашел свою смерть. Но, как говорится, что одному смерть, другому польза. Сердце лесоруба идеально подошло Тодду.
Через три месяца после пересадки Тодд вернулся в спортзал; еще через три месяца он полностью восстановился; еще через три стал крупнейшим подпольным поставщиком кваалюда в Америке; и очень скоро он узнал, что я, Джордан Белфорт, владелец легендарной инвестиционной компании «Стрэттон-Окмонт», страдаю сильнейшим пристрастием к кваалюду. И тогда он вышел на меня.
Это было больше двух лет назад, и с тех пор Тодд продал мне примерно пять тысяч колес и передал еще столько же в обмен на новехонькие акции «Стрэттон». А так как стоимость этих акций с тех пор взлетела до небес, Тодд быстро смекнул, что в дальнейшем не сможет рассчитываться за них со мной одним кваалюдом. И он начал выспрашивать у меня, что бы столь же глобальное он мог для меня сделать.
Я с трудом удержался от желания попросить Тодда замочить всех наших одноклассников, которые в свое время не так смотрели на меня – хотя бы начиная со второго класса. Но, услышав от него в трехтысячный раз «если я что-нибудь могу для тебя сделать – даже типа кого грохнуть, – ты типа только намекни», я, наконец, сообразил: ведь его новая жена Кэролайн – гражданка Швейцарии! Как это кстати!
В этот самый момент Тодд и Кэролайн стояли в нашей большой спальне и занимались тем, чем они занимались всегда: ссорились. Я настоял, чтобы Герцогиня уехала в город, занялась шопингом. Я совсем не хотел, чтобы она лицезрела то сумасшествие, что разыгрывалось сейчас передо мной.
А выглядело это так: Кэролайн Гаррет, на которой, кроме белых шелковых трусиков и белых теннисных кедов, не было больше ничего, стояла не дальше пяти футов от меня, заложив руки за голову и отставив локти, как будто копы только что прокричали ей: «Замри! Или я стреляю!» Ее огромные швейцарские сиськи болтались словно два наполненных водой воздушных шарика. Плотная грива обесцвеченных светлых волос ниспадала аж до самой ложбинки на ее попке. У нее были ярко-голубые глаза, высокий лоб и довольно красивое лицо. Она была настоящей Бомбой, такой типичной швейцарской коровой.
– Тотт, ты – тюпой дюрак! – говорила Швейцарская Бомба с акцентом, сильным, как запах швейцарского сыра. – Ты делаешь мне больну!
– Заткнись, ты, французская шлюха! – ответствовал любящий муж. – И стой смирно, черт тебя возьми, а не то надеру тебе задницу!
Тодд кружил вокруг жены, держа в руке моток скотча. С каждым оборотом триста тысяч долларов наличными все крепче впивались в живот Кэролайн, а ее бедра становились все более упругими.
– Это кто тут «шлюха», идьотт?! За такие слова я могу тебе мордб бить, так, Джордан?
