— Смит развелся с вами? — спросил Вексфорд, чтобы что-то сказать.
— Он все понял. Это не составило труда. Я никогда не умела скрывать своих чувств. Джеф был готов простить меня и начать все сначала. Не мог поверить, что я хочу выйти за мужчину десятью годами моложе, да еще — рабочего из гаража… А я сходила по нему с ума. Знала, что он садист и идиот. Он все время резал меня с тех пор, по-настоящему резал.
Она расстегнула платье. Над левой грудью, под ключицей, виднелся небольшой белый шрам. Впервые за все годы своей службы Вексфорд почувствовал дурноту, будто кто-то сзади сдавил ему пальцами шею.
— Вы все это время были несчастны?
— Счастливой с ним я никогда не была. — Она говорила чуть ли не извиняющимся тоном. — Ни одной минуты. Он ненавидел Джефа. Вы знаете, что он вытворял? Он взял себе его имя, любил притворяться Джефом.
Вексфорд кивнул — он предполагал нечто подобное.
— Когда звонил телефон, он снимал трубку и этаким безразличным голосом произносил: «Джеф Смит слушает». Затем поправлялся и говорил, что ошибся. Однажды он отнес в чистку кое-какие вещи, грязную рабочую одежду, а когда я пришла забрать их, не могли отыскать квитанцию. Оказалось, квитанция выписана на Смита. Когда ввязывался во что-нибудь грязное и недостойное, он всегда назывался Джефом Смитом. Однажды к нам пришла девушка — не старше семнадцати лет — и спросила, не здесь ли живет Джеф Смит. Он бросил ее, а она хотела заполучить его обратно, хотя и с нею он баловался ножом. Она показала мне шрам на шее. Я сказала ему, что он плохо кончит однажды — убьет одну из своих девиц или кто-то из них заявит в полицию.
— Да, он зашел чересчур далеко, — сказал Вексфорд.
— Ему нужно было видеть их кровь. — Она говорила совершенно спокойно.
Не в первый раз Вексфорд подумал о том, что человек ко многому привыкает и, привыкнув, уже не чувствует ни страха, ни жалости, ни возмущения.
— Я сжилась с мыслью, — продолжала миссис Энсти, — что однажды ему встретится девушка, которая не поддастся его чарам, а просто испугается и, может быть, даже обратит нож против него самого. Он ведь не очень сильный физически — небольшого роста, довольно хрупкого телосложения. Его сила в другом. Я стала выбрасывать ножи, но он всегда доставал новые. Потом он бросил меня.
— Примерно в это же время вы и потеряли зажигалку.
Норин Энсти приподнялась на локте, повернулась и спустила ноги на пол.
— Я думала об этом, — проговорила она. — Почти наверняка ее взял Рей. Он таскал наши с Джефом вещи, пока мы еще не развелись. Я не сумела бы доказать этого, но уверена, что так и было, — пропадали драгоценности, кое-что еще. — Она вздохнула, на секунду закрыла лицо руками и тут же опустила их. — Я думаю, Джеф тоже догадывался. Об очень многом мы знали оба, но никогда не обсуждали этого. О, как ужасно! — Она заплакала, сжав кулаки и вдавив их в колени. — Как ужасно! Я хочу найти его могилу, лечь на нее и крикнуть туда ему, что я раскаиваюсь!
Как же много раскаивающихся женщин, подумалось Вексфорду, — Норин Энсти, променявшая любовь на мерзостное ее подобие, Руби Бренч, предавшая старого мошенника. А Анита Марголис? Мертвые не испытывают сожалений. Она уже не могла сожалеть о том, что однажды затеяла опасную игру с мужчиной и ножом.
— Нет ли кого-нибудь, кто мог бы побыть с вами? — спросил Вексфорд. — Матери, сестры, соседки?
Норин Энсти как будто съежилась. Лишившись прежней живости, она превратилась в неприметную маленькую женщину, вступившую в пору увядания.
— Моя мама умерла, — сказала она, — а друзей из-за Рея я почти всех потеряла.
— Женщина-полисмен проводит вас и попробует найти кого-нибудь, кто смог бы составить вам компанию.
— А когда вы найдете его? — спросила она с тоскливой горечью.
— Мы будем поддерживать связь с вами, миссис Энсти. Почему вы считаете, что он вернулся в Кингсмаркхем?
Она пожала плечами и плотно закуталась в плащ. Движения несчастной женщины стали судорожными, она ссутулилась и, казалось, стала меньше ростом.
— Если я скажу, что в Кингсмаркхеме он из-за Джефа, вы сочтете меня сумасшедшей. Но сумасшедший — Рей. Он мог бы отправиться к Джефу, просто чтобы поиздеваться, сказать какую-нибудь гадость. Он не может оставить Джефа в покое. Он садист.
