— Вы правы, сэр.
— Жаль. Честное слово, у моей дочери полно знакомых. Они то и дело собираются на… нет, не на тусовки, Берден сказал, это неправильно, — на вечеринки у нас дома. Вполне приличные ребята, если не обращать внимания на шум. Я полагаю, шум вас не пугает?
Дрейтон изображал статую молчания.
— Присоединяйтесь-ка к молодому обществу в один из ближайших вечеров. — Серые глаза Вексфорд а холодно взглянули на Дрейтона. — Приходите один, — добавил он.
— Да, сэр, спасибо. Буду очень рад.
— Прекрасно, я скажу Шейле, чтобы позвонила вам. — Суровость исчезла из его голоса, ее заменила привычная учтивость. — А теперь зовите миссис Энсти.
Из-за дождя у старшего инспектора появилось неприятное ощущение замкнутости пространства, в котором он находится, как бывает при клаустрофобии, — будто со всех сторон его обступили непроницаемые стены воды. Он слышал, как вода низвергается вниз по водосточным трубам, поливает нагие каменные фигуры на барельефах. Жаль, что дождю никогда не удается их как следует промыть, он лишь оставляет грязные потеки на плечах и бедрах. Вексфорд включил свет. Пришел Берден, почти сразу за ним появилась миссис Энсти. Оба гостя походили на обитателей подводного царства. На руке миссис Энсти висел зонтик, с которого струйки воды сбегали ей на ноги.
— Я должна была прийти, — начала миссис Энсти, — для меня это очень важно. После вашего ухода я долго думала, что это за девушка, о которой вы говорили. — Ее смех напоминал журчание воды — такие же чистые булькающие звуки, только слегка неуверенные. — Я села на первый автобус. — Она сбросила серый плащ и сняла со своих каштановых волос ужасный пластиковый колпак. На носу у нее остались капли, и она сморщилась, как маленькая собачонка. — Джеф и девушка. Мне не понравилось это. Собака на сене, вы скажете? Пусть так, но мне нужно повидать его. Я ждала достаточно долго. Сейчас я иду к нему, но решила сначала заглянуть к вам. — Она неожиданно снова почти истерически рассмеялась. — У него появилась девушка?
«Первый вестник дурных новостей». А дальше как? Что-то насчет голоса, звучащего потом вечно как мрачный колокол тревоги. Но это неважно. Только сегодняшняя боль имеет значение. Впервые после разговора с Верденом о смерти Смита Вексфорд осознал, что «первым вестником» должен стать он. То, что миссис Энсти лишь бывшая жена, не имеет значения — он не сомневался в этом.
— Так появилась или нет? — повторила она вопрос умоляющим голосом.
— Я не смог его повидать, миссис Энсти…
Никакой лжи, никакого увиливания. С этой женщиной такое недопустимо. Берден отвернулся.
— Почему вы молчите? Что-то случилось… — Она встала и стиснула пластиковый колпак. — Он заболел, он…
— Он умер.
Не важно, готов человек или не готов, все равно это — удар. Подготовиться к таким словам невозможно. Пока эти слова не произнесены, надежда не сдается.
— Мне очень жаль, — быстро сказал Вексфорд. — Я очень сочувствую вам. Коронарная недостаточность, около года назад. Уверен, все произошло мгновенно.
— Он не мог умереть! — Слова ее в точности повторили мысль Вердена. Для Вердена эта смерть превращала в бессмыслицу его теорию. У нее тоже была своя теория — теория воссоздания своей жизни?
— Боюсь, это именно так.
— Нет! — В ее голосе Вексфорд слышал близкую истерику, как будто электрические провода уже начали искрить, и вот-вот их пробьет.
— Сядьте, прошу вас. Сейчас я принесу вам чего-нибудь выпить.
Почти с ужасом он смотрел, как она вслепую шарила у себя за спиной, отыскивая стул, на котором сидела; как, отбросив стул в сторону, нетвердыми шагами подошла к стене. Со сжатыми кулаками она ударилась головой о штукатурку, затем руки сами собой взлетели вверх и с силой забарабанили по твердой поверхности.
Вексфорд сделал шаг в ее сторону.
— Лучше позвать кого-нибудь из женщин-офицеров, — бросил он Вердену.
Потом она начала кричать — это был пронзительный хриплый вопль безумного человека.
Женщина-полисмен взяла у миссис Энсти чайную чашку и дала свой чистый носовой платок взамен насквозь мокрого.
— Немного полегчало?
Норин Энсти кивнула. Она сидела с розовым, распухшим от слез лицом. По щекам катились слезы. Даже волосы, казалось, намокли от слез, а не от дождя — от слез и горя.
