- Холодно, - сказал комиссар.
- Вахтенный! - крикнул Сейберт. - Чайник на мостик!
Комиссар покосился: не старый режим, чтобы прислуживать на мостик. Однако если чай потребность? Тут нужно подумать. Перегнувшись через поручни, комиссар взглянул на вахтенного. Вахтенный, видимо, тоже думал, Тогда комиссар не выдержал:
- Прирос, может, к палубе? Гони сюда чаю!
И вахтенный принес чаю. Без сахару, но с жестью. Сквозь тонкую кружку он обжигал руки, а попав в горло, палил изнутри. От него слезились глаза, обильно выделялась слюна и судорогой хватал кашель.
Но лучшего напитка никогда не было и не будет. Этот ржавый жестяной чай был героическим вином гражданской войны на море. В нем было кипение молодой крови и высокая трезвость Октября. Ему я сложил бы оду, если бы посмел.
15
- Что будешь делать? - негромко спросил Сейберта комиссар.
- Прыгать с полного хода. - И обе ручки телеграфа переложил вперед.
- Куда прыгать?
- Через перекат.
От этого захватило дух. Разве можно так прыгать? А может, нарочно разбить хочет? Черт разберет, однако комиссару разобрать нужно.
- Ставь на "стоп"! Напороться хочешь?
- Не хочу.
А миноносец уже забирает ход.
- Стоп, говорю! Продавать собираешься?
- Кто тебя такого купит? Брось! Вода, разгоняясь, летит по борту, а впереди в нитку вытянулись три вешки.
- Стоп! Ошалел! Миноносец зарежешь! Видал дураков!
- Я тоже видал дураков... На руле: чуть лево. Так держать.
Комиссар рванулся вперед и схватился за кобуру.
- Застегни кобуру, комиссар! Револьвер промочишь - народное достояние. Сейберт говорит равнодушно и не оборачиваясь. - Стреляй, когда посажу. Сделай одолжение.
По борту буруны, а с носа бежит навстречу первая вешка. "Заговорил, стервец. Теперь поздно. Однако если посадит - сделаю одолжение: будет пуля в затылке",- комиссар стиснул зубы и наклонился вперед.
Телеграф вдруг взбесился: "стоп", "полный назад", "стоп", "полный вперед". От заднего хода миноносец не успел остановиться, но сел кормой. С полного вперед прыгнул, как на трамплине подскочив на мягком грунте. Вешка уже по корме. Третья вешка - барьер взят.
- Ловко, - сказал представитель штаба. - Как лошадь.
Это были первые его слова за весь поход.
Комиссар шумно выдохнул воздух и ушел на другое крыло мостика. Потом вернулся и, остановившись позади Сейберта, резко за плечо повернул его лицом к себе:
- Думаешь, стрелял бы тебя?
- Определенно. Ты из прытких. - Сейберт отвечал весело и звонко. Он имел все основания веселиться. Комиссар усмехнулся:
- Не прытче тебя, пожалуй. Это верно, что пристрелил бы. Наверняка шел или на бога?
- На бога.
- Вот сволочь! - И комиссар протянул руку.
16
Берег был низкий, открытый и совершенно пустой.
- Товарищ Горбов, куда ваши белые девались? - Сейберт, с фуражкой на затылке, широко раздвинутыми локтями и биноклем вплотную к глазам, стоял на перекрытии ходовой рубки.
- Куда-то девались!- задрав бородку, крикнул представитель штаба. Позавчера были здесь. Их видела наша кавалерия.
Сейберт присел и легко соскочил на мостик.
- Какая такая кавалерия?
- Всякая, - улыбнулся Горбов. - Собрали разных лошадей и сели на них верхом. Я тоже попробовал, но мне не нравится. Эти лошади сверху ужасно узкие.
- Знаю, - вмешался комиссар. - Сам ездил.
- Правильно, - поддержал Сейберт. - Все мы ездили и мечтаем ездить. У моряков это обязательная страсть.
- Конные матросы прекрасны, как памятники, - серьезно заметил Горбов.
Сейберт хотел рассмеяться, но вдруг насторожился.
Рев, все время казавшийся ему ревом вентилятора, на самом деле был чем-то другим. Звук был выше и шел* со стороны.
- Аэроплан! - крикнул комиссар. Аэроплан летел с носа. Серый сквозь серый дождь, он летел прямо навстречу и очень низко.
- Своих аэропланов у нас нет, - прищурившись, сказал Горбов. - Белые много летают, но сбрасывают только прокламации. Дурачье... Сейчас, наверное, то же будет.
Первая же "прокламация" легла в нескольких саженях от борта, глухо рванула и огромным всплеском захлестнула мостик. Две следующие разорвались с другого борта. На корме один раз глухо выстрелила винтовка, но аэроплан уже скрылся в мутном небе.
