– У тебя нет детей, – объяснил он свое решение Вольфу Григорьевичу.
Мессинги дружили с молодой парой – Марком Таймановым и Любовью Брук. Тогда они составляли фортепьянный дуэт из Ленинграда и тоже были июльскими завсегдатаями Юрмалы. Потом Марк полностью посвятил себя шахматам.
Однажды в присутствии юных ленинградцев Вольф Мессинг задумчиво промолвил:
– Когда-нибудь этот курорт вернется Латвии.
Молодые испуганно замолчали.
– Империя Македонского развалилась, рухнуло татаро-монгольское иго, даже Наполеон не завладел всем миром. Каждый народ должен жить в своей стране и так, как он желает. Я это предвижу. Как урок из истории. Не входя в каталепсию, – усмехнулся Вольф Григорьевич.
– Ты это сказал на улице Иомас, – шутливо заметила Аида Михайловна, играя роль летописца при муже. – Жаль, что нет блокнота записать пророчество.
– Да, – улыбнулся Мессинг, – будь здесь Виктор Финк, он это высказывание не только записал бы, но и сообщил куда следует.
Чета Таймановых понимающе заулыбалась.
– Впрочем, у каждого может быть свой Финк, – вздохнул Вольф Григорьевич.
Через много лет эти слова Мессинга, вероятно, вспомнит гроссмейстер Марк Тайманов – органы безопасности сочтут идеологической диверсией его разгромное поражение в матче с гением шахмат Робертом Фишером и установят за шахматистом наблюдение. На таможне его проверят сверхтщательно, а по случаю найденной в чемодане книги Солженицына устроят вакханалию в печати и на некоторое время вообще отлучат гроссмейстера от зарубежных поездок…
До потери жены Вольф Григорьевич напоминал большого ребенка. Требовал постоянного ухода, и это вовсе не было прихотью разбалованного жизнью человека. Он настолько погружался в работу, столько сил она у него отнимала, что на другие заботы, даже о самом себе, энергии уже не оставалось. Но после смерти жены все изменилось. Ему пришлось довольно быстро научиться хозяйствовать, он прекрасно готовил, и когда его навещали гости, то быстро накрывал на стол и достойно их угощал.
Трудность работы Мессинга состояла в том, что в зале всегда находились люди, не верившие в его способности.
Каждый вечер Вольфу Григорьевичу приходилось убеждать зрителей в том, что он их не обманывает, что они действительно пришли на встречу с чудесами, вернее, с теми психологическими опытами, которые они принимали за чудеса. Один из скептиков после выполнения его сложнейшего задания встал с кресла и поднял руки:
– Я сдаюсь! Вы победили!
Вольф Григорьевич любил замысловатые, но корректные опыты. Однажды он отказался доставать из сумки грязную спортивную одежду, зато в другой раз с удовольствием выполнил очень трудное задание. Индуктор завязал ему глаза плотным платком и мелом прочертил по сцене ломаную линию. Затем мысленно попросил Мессинга по ней пройти. Зрители привстали со своих мест, чтобы наблюдать за тем, что произойдет дальше. Линия проходила через всю сцену. Мессинг передвигал ноги так, чтобы точно пройти по ней, не пропустив ни одного изгиба. Остановился на конце, и на него обрушился шквал аплодисментов.
Как уже говорилось, иногда Мессингу приходилось работать своего рода детективом. В 1929 году его пригласили в маленький польский городок, чтобы он помог раскрыть тайну отравления состоятельной вдовы. Во время посещения ее виллы Вольфа сопровождал сын покойной, худосочный, симпатичный юноша. Переходя из комнаты в комнату, Мессинг внезапно остановился у картины – портрета убитой, молодой аристократки в подвенечном платье. Некоторое время Мессинг изучал картину, а потом повернулся к юноше:
– Отдайте ключ, который висит за портретом. Вы открывали им сейф после того, как отравили свою мать.
Через час молодой человек признался в убийстве.
Высмеивая спиритизм, Вольф Григорьевич рассказывал, что на XX съезде партии слово взяла Дарья Лазуркина, престарелая женщина, почти двадцать лет проведшая в тюрьмах и исправительных лагерях. В присутствии пяти тысяч депутатов она заявила, что дух Ленина поведал ей, что не может больше делить мавзолей с телом Сталина. «В моем сердце всегда живет Ленин, и я всегда спрашиваю у него, что мне делать. Вчера я снова встретилась с Лениным, он стоял передо мною как живой и говорил: „Мне неприятно находиться рядом со Сталиным, который нанес такой вред партии“.
