6 марта 1951 года в 10 часов 30 минут в зале окружного федерального суда в Нью-Йорке на скамье подсудимых расположились бледные, встревоженные Юлиус и Этель Розенберг, а также перепуганный Мартин Собелл, один из участников похищения секретов атомной бомбы. Дела Дэвида Грингласа и Гарри Голда выделили в отдельное производство, поскольку на этом процессе они выступали в качестве свидетелей обвинения. Не будем разбирать детали сложного дела, так как они касаются 1945 года, а Фефер побывал в Америке в 1943-м и, находясь там, вполне мог выйти на Дэвида Грингласа или других американцев, работавших над программой «Манхэттен». И получить чертежи во время многочисленных митингов, встреч и раутов ему большого труда не составляло. Значительно сложнее было переправить их в СССР. Через кого это можно было сделать? Через Фефера. А потом?
В Москве побывал зять Шолом-Алейхема Гольдберг. Мой отец, как уже упоминалось, арестованный о обвинению в издании националистической литературы, отвечает на вопросы следователя Язева.
Язев. В 1946 году для подрывной работы в Советский Союз приезжал Гольдберг. Известно, что вы казали содействие Гольдбергу в получении гонорара за книги его родственника по жене Шолом-Алейхема.
Стронгин. В Москве я встречался с Гольдбергом в АК, в издательстве… Однажды в присутствии Фефера Гольдберг обратился ко мне за содействием в получении гонорара за произведения классика еврейской литературы Шолом-Алейхема. «А что? Полезное и нужное дело!» – поддержал Гольдберга Фефер. Я ходатайствовал перед ОГИЗом (Объединением государственных издательств. – В. С.), и в результате Гольдберг получил чек на несколько десятков тысяч долларов. Чек подписал сам Молотов».
На этом допрос следователя заканчивается, но возникает вопрос, как могло правительство пойти на соблюдение авторской конвенции, которую не признавало и деньги за перепечатку произведений иностранных авторов не выплачивало. А тут нарушило свой принцип. Возможно, таким образом расплатились с Гольдбергом за передачу документов по созданию атомной бомбы. Ведь Гольдберг был в числе организаторов приглашения Михоэлса и Фефера в Америку. Чтобы скрыть его истинное лицо, всех, кто общался с ним в Советском Союзе, потом обвиняли в связях с агентом империализма. Но, заглянув сейчас в дело ЕАК, убеждаешься, что в те и последующие годы на Гольдберга в досье МГБ была блестящая объективка, впрочем, как и на приезжавшего в Москву редактора американской профсоюзной газеты Новика. В то же самое время службы госбезопасности США вели за ними тщательное наблюдение.
Я вспоминаю сравнительно недавний приезд в Москву внучки Шолом-Алейхема американской писательницы Бел Кауфман, известной у нас в стране по экранизированной повести «Вверх по лестнице, ведущей вниз». Я подарил Бел Кауфман книги деда, изданные моим отцом, воспоминания ее матери, напечатанные у нас в журнале «Красная новь» к 15-й годовщине со дня смерти Шолом-Алейхема. Слезы счастья и благодарности появились на глазах Бел. Но мой рассказ о получении Гольдбергом денег за издание произведений деда поразил ее. Она ничего не слышала об этих деньгах и занервничала:
– А у вас есть копия чека?
– В архиве КГБ, возможно, лежит, а у меня отсутствует.
Бел плохо отзывается о своем дяде, быть причастной к его делам ей неприятно. Он даже не оповестил о полученном в СССР гонораре свою жену и ее сестру – дочерей классика, которым эти деньги полагались по закону. Скорее всего, Гольдберг был завербован КГБ и с ним расплатились за его «работу».
В показаниях следователю по делу ЕАК еврейский поэт Перец Маркиш приводит хвастливые слова подвыпившего Гольдберга, сказанные им на одном из банкетов: «Пошлите еще раз Михоэлса и Фефера в Америку, и мы перевернем весь мир!»
А в Америке проводится специальное расследование деятельности руководителя атомной лаборатории в Лос-Аламосе Роберта Юлиуса Оппенгеймера. В комиссию, занимающуюся расследованием, обращается бывший полковник контрразведки, сын православного священника Борис Паш. Оглашается его служебное донесение, написанное в сентябре 1943 года, вскоре после посещения Америки визитерами из Москвы: «Я придерживаюсь мнения, что доктор Оппенгеймер не заслуживает полного доверия и что его преданность государству двусмысленна. Чувствуется, что он предан науке, и если бы советское правительство предложило ему лучшие условия, то он избрал бы это правительство, чтобы выразить ему свою преданность». При этом Борис Паш ссылается на высказывание Оппенгеймера, желавшего «уравновесить шансы» двух великих держав: «Нас можно сравнить с двумя скорпионами в банке, из которых каждый может убить другого, но только рискуя собственной жизнью».
