После войны, перебравшись в Москву, Мессинги почти четыре года жили в гостинице, а потом, по личному указанию Сталина, получили на Новопесчаной улице скромную однокомнатную квартиру с крошечной кухней. Единственной достопримечательностью в ней был большой заграничный телевизор, подаренный одним из министров, сына которого Вольф Григорьевич вылечил от алкоголизма. Как и многие бездетные пары, Мессинги завели собаку – овчарку, названную Диком, и попугая Левушку. В мемуарах Вольф Григорьевич выглядит едва ли не атеистом. Он не ходил в синагогу, не молился Богу, но отмечал религиозные еврейские праздники. В эти дни Аида Михайловна готовила блюда еврейской кухни. Однажды Татьяна Лунгина спросила у нее:
– Как вы не боитесь жить с человеком, который умеет читать мысли?
– Но у меня нет плохих мыслей, – ответила она спокойно, – впрочем, на днях, находясь на кухне, а я была в комнате, муж посоветовал выбрать для шитья не серые нитки, а коричневые, и это был полезный совет.
Как утверждает Лунгина, Мессинг был человеком разным – нервным, напряженным на сцене, спокойным, нежным и веселым в доме, среди друзей. О Мессинге ходило множество слухов. Поговаривали, что одна зарубежная научная организация предложила телепату миллион рублей за его мозг, который он должен был ей завещать. Знакомый почерк отечественной госбезопасности. Мессинг смеялся, не подавал вида, но не сомневался, что его работа близка к науке, и, повторяем, переживал бесконечно, что она себе во вред не уделяет ему необходимого внимания.
В 1960 году у Аиды Михайловны появились метастазы рака груди. После ее удаления она прошла курс интенсивной терапии, и процесс развития болезни замедлился. Татьяна Лунгина пишет: «Я искренне восхищалась Аидой. Как сильно она держалась за жизнь! Какая у нее была сила воли! Какое самообладание надо иметь, чтобы между курсами химиотерапии и облучения сопровождать мужа и ассистировать ему на выступлениях. В пути ей постоянно нужно было делать инъекции, чтобы она добралась до Москвы живой. Вольф не положил ее в больницу после возвращения из Горького, когда он на руках вынес ее из теплохода… Аида знала, что умирает, но даже тогда оптимизм не покидал ее… Она пыталась убедить Мессинга, что все будет хорошо. Однажды пациентку навестили директор института онкологии Николай Блохин и гематолог Иосиф Кассирский.
– Дорогой Вольф Григорьевич, – сказал Блохин, – вы не должны так расстраиваться. Вы знаете, даже у пациентов в критическом состоянии наступает улучшение, они живут еще долгое время. Я помню…
Вольф Григорьевич не дал ему закончить. Он дрожал, руки его тряслись, на лице появились красные пятна.
– Послушайте! – почти прокричал он. – Я не ребенок. Я – Мессинг! Вы говорите чепуху. Она не поправится. Она умрет. – Замолчал и через минуту обреченно вымолвил: – Она умрет второго августа в семь часов вечера.
Так и случилось. После похорон Мессинг впал в депрессию, которая длилась девять месяцев. Он думал, что судьба Аиды Михайловны – судьба добрых и ранимых людей. Она переживала за него всегда: и в минуты успеха, и в дни, когда он был расстроен и хмур, когда признавался ей, что, по существу, разменял свой талант на эстраде, что мог бы принести немало пользы науке, если бы она серьезно изучала его способности… И он сам виноват в том, что упустил моменты для этого…
– Какие? – удивлялась Аида Михайловна. – Ты отказался от работы с учеными?
– Если разобраться, то это выходит таким образом, – вздохнул Вольф Григорьевич. – В 1948 году Сталин разрешил польским евреям вернуться на родину. А я не подал заявления…
– Почему?
– В Польше был установлен такой же строй, как и в СССР, но за границу выбраться было легче. Меня еще помнили во всем мире. Ведь мною интересовались ученые мирового значения: доктор Абель, сам Зигмунд Фрейд. Я объездил с успехом почти весь мир… Я мог уехать, но совесть мешала. Я считал, что обязан новой родине спасением от гибели, что могу принести ей пользу. Покончат с послевоенной разрухой, и дойдут руки до моих опытов. Но шел год за годом, а меня использовали только как артиста, делающего большие сборы. И я не стремился много выступать в Москве. Наивно думал, что нужен вдалеке от нее, где менее развита культура.
