Вольф Мессинг. Экстрасенс Сталина - страница 28

Эта история содержится в предисловии Щербакова к первому книжному изданию мемуаров Мессинга, вышедшему в 1990 году, когда ни самого Мессинга, ни Пономаренко давно не было в живых. Бывший хозяин Белоруссии, попавший в опалу после смерти Сталина, действительно дружески общался с телепатом в 60-е годы, но вряд ли он мог подтвердить историю, выдуманную то ли самим Мессингом, то ли Щербаковым — тоже большим фантазером. Весьма сомнительно, что Пономаренко в сложных предвоенных условиях лично решал судьбу какого-то подозрительного беженца. Так же маловероятно, что нарком белорусского НКВД Лаврентий Цанава, в 1953 году арестованный за компанию со своим земляком и тезкой Берией, предложил бы расстрелять телепата, не уличенного ни в чем подозрительном — ведь пик «большого террора» был позади, и на дворе стояла бериевская «либерализация».

Начав карьеру советского артиста, Мессинг кое-как освоил русский язык, на котором говорило и большинство белорусов. Правда, не до конца — сильный акцент сохранялся у него до конца жизни, а писал по-русски он с большим трудом. Он сам признавался:

«В эти первые дни было немало забавных казусов, вызванных тем, что я очень плохо знал русский язык.

Заведующий отделом искусств говорит мне после выступления:

— Здорово работаешь!

— Да, я здоров. Никогда не болею.

В другой раз говорят:

— Вас примет секретарь ЦК.

— Я с секретарем не хочу говорить. Пусть со мной сам этот Цека поговорит.»

При этом сообщал: «Несмотря на неизбежные сложности первых дней жизни в чужой стране, мне было удивительно радостно, интересно. Мир расцвел новыми красками. Мне было ново и приятно жить в среде простых людей, провинциальных артистов, живущих в простых номерах, работающих с вдохновением, довольных тем, что они живут одним ритмом со всей страной, помогают ей. И я был с ними.» Ничего другого он сказать и не мог, но вся его последующая жизнь приводит к мысли, что он был искренне благодарен приютившей его стране и всячески старался помочь ей и ее жителям. Поэтому так неубедительно звучат инсинуации Шенфельда и других авторов о том, что в годы войны или позже Мессинг будто бы пытался сбежать за границу — но об этом позже.

И. В. Сталин

Отдав в мемуарах дань патриотизму, Мессинг снова садится на любимого конька, намекая на свою причастность к большим делам истории. Этому служит рассказ о его встрече не с кем-нибудь, а самим Сталиным, который, оказывается, узнал про знаменитого телепата и тут же велел доставить его к себе:

«Мы гастролировали по всей Белоруссии. И однажды, когда я работал на одной из клубных сцен Гомеля, ко мне подошли два человека в форменных фуражках. Прервав опыт, они извинились перед залом и увели меня. Посадили в автомобиль. Я чувствовал, что ничего злого по отношению ко мне они не замышляют. Говорю:

— В гостинице за номер заплатить надо.

Смеются:

— Не волнуйтесь, заплатят.

— Чемоданчик мой прихватить бы.

— И чемоданчик никуда не денется.

Действительно: с чемоданом я встретился в первую же ночь, проведенную не в дороге. И счета мне администрация не прислала, видно, кто-то заплатил за меня.

Приехали — куда не знаю. Позже выяснилось, что это гостиница. И оставили одного. Через некоторое время снова повезли куда-то. И опять незнакомая комната.

Входит какой-то человек с усами. Здоровается. Я его узнал сразу. Отвечаю:

— Здравствуйте. А я вас на руках носил.

— Как это на руках? — удивился Сталин.

— Первого мая. На демонстрации.

Сталина интересовало положение в Польше, мои встречи с Пилсудским и другими руководителями Речи Посполитой. Индуктором моим он не был.

После довольно продолжительного разговора, отпуская меня, Сталин сказал:

— Ох и хитрец вы, Мессинг.

— Это не я хитрец, — ответил я. — Вот вы так действительно хитрец!

М. И. Калинин незаметно потянул меня за рукав. Со Сталиным я встречался и позже. Вероятно, по его поручению были всесторонне проверены мои способности. Помню такие проверки: мне было дано задание получить 100 000 рублей в Госбанке по чистой бумажке. Опыт этот чуть не кончился трагически. Я подошел к кассиру, сунул ему вырванный из школьной тетради листок. Раскрыл чемодан, поставил у окошечка на барьер. Пожилой кассир посмотрел на бумажку. Раскрыл кассу. Отсчитал сто тысяч. Для меня это было повторением того случая с железнодорожным кондуктором, которого я заставил принять бумажку за билет. Только теперь это не представляло для меня, по существу, никакого труда.