Мне приходится отвести взгляд. Я смотрю на эти дивные деревья. Они уже кажутся не такими настоящими. А может быть, дело во мне. Я чувствую притяжение своего тела, и оно влечет все сильнее. Возвращаться не хочется. Теперь-то я знаю, что меня там ждет.
– Мне жаль, что так вышло, – говорит Джо. Я киваю:
– Мне тоже.
– Ты этого не заслужила.
Пожимаю плечами. По-моему, мир не замечает наших заслуг. А если замечает, то не так часто, как нам хотелось бы.
– Мы найдем способ справиться, – успокаивает меня Джо.
А если не найдем?
Но этого я вслух не говорю. Я касаюсь его руки.
– Не волнуйся за меня, Джо. Я живучая.
И тут боль дотягивается до меня в стране снов и вытаскивает обратно на больничную койку. Уходя, я слышу его голос, все тише и тише.
– Жить и выживать – это разные вещи, – говорит он.
Я знаю, что он прав. Но еще я знаю, что иногда только и остается, что постараться выжить.
6
Как в старые добрые времена, думала Венди Сент-Клер, глядя на собирающихся друзей. В больничной приемной становилось тесно, все сидячие места заняли. Здесь было столько знакомых лиц, что Венди чувствовала себя словно на открытии выставки Иззи или Софи, разве что народ выглядел слишком понуро. И Джилли не было.
Если в твоей жизни случалось событие: выступление, раздача автографов, новая выставка, концерт – всегда можно было рассчитывать на Джилли. Она обязательно придет порадоваться вместе с тобой. И точно так же она неизменно появлялась, когда мир становился слишком жестоким и нужен был друг, которому можно пожаловаться. Но сегодня Джилли лежала за четыре стены отсюда, опутанная проводами и трубками, связавшими ее жизнь с аппаратами жизнеобеспечения и мониторами, а личико рэкхемовской феи превратилось в кошмар Г. Р. Гигера*,[3] и сегодня ее друзья собрались, чтобы поддержать ее чем сумеют и порадоваться негромко ее возвращению из комы.
Профессор Дейпл, Кристи, его подружка Саския и Алан сидели на кушетке у дальней стены, а рыженькая Холли пристроилась перед ними на кофейном столике и чувствовала себя как дома между пачками старых журналов. Софи, Сью, Изабель и Мэ-ран завладели второй кушеткой, стоявшей у боковой стены. Десмонд и муж Мэран, Сирин, устроились прямо на полу между ними. Касси расположилась на легком стуле из металлических трубок и пластмассы – наверно, одолжила в кафетерии, – а сама Венди устроилась в последнем оставшемся кресле вдвоем с Моной. Кресло с квадратными подушками и обивкой ужасного оливкового цвета. Они по очереди занимали: одна – сиденье, другая – ручку.
Правда, несколько лиц не хватало: Джорди с Таней были еще в Лос-Анджелесе, а муж Касси, Джо… ну, где Джо, никогда никому не было известно – но все равно сборище впечатляло. Да, такой Джилли человек, что у нее много верных друзей. Если б она умерла, на похороны собралось бы полгорода.
Венди зажала рукой рот, хоть и не произнесла последних слов вслух.
«О господи, – подумала она. – Даже думать не смей».
Мона тронула ее за руку:
– Ты в порядке?
Венди кивнула. Ее неловкую попытку объяснить, отчего она вдруг так побледнела, прервало появление в дверях Лу Фучери с Анжелой. Лу благоухал, как горящая сигарета, Анжела источала смесь кардамона и китайских благовоний.
Непривычно было видеть их вместе. Они уже почти двадцать лет как разбежались, и Венди, даже если встречала их вдвоем, никогда не могла представить их парой. После разрыва оба они даже постоянного партнера не заводили, не то чтобы подумать о новом браке, но и уладить того, что у них тогда вышло, не пытались.
«Все из-за работы, – думала Венди. – Оба постоянно имеют дело с бедами и несчастьями, так что на отношения с любимым душевных сил уже не остается». Из-за своей работы они вечно цапались: семейные ссоры по поводу соблюдения буквы закона и того, как поступать с его нарушителями.
Лу был полицейским. С того времени, когда Джилли познакомилась с обходившим трущобы полисменом, не просившим и не бравшим взяток, и, как она говорила, «ее жизнь началась заново», он вырос до лейтенанта. А происходил этот широкоплечий итальянец из старой семьи, выходцы из которой служили когда закону, а когда – семейству Чероне, стоявшему по другую сторону закона, отчего их встречи на семейных торжествах бывали, мягко говоря, натянутыми.
