Ньюфорд, апрель 1999-го
Однажды давным-давно…
Не знаю, что заставило меня обернуться. Должно быть, какое-то шестое чувство, от которого волосы на затылке встают дыбом. Фары. Их свет заполняет весь мир, я застыла в их лучах, как олень, застигнутый на дороге. Не могу двинуться с места. Машина пытается свернуть, но поздно.
Как-то чудно все замедляется. Кажется, времени хватит на что угодно, а ведь его совсем не осталось. Я жду, когда же вся жизнь промелькнет у меня перед глазами, но по-прежнему вижу только надвигающиеся фары.
И визг шин.
И порыв ветра.
И удар.
2
Однажды давным-давно…
Так они все начинаются, старые сказки, которые я читала в детстве. И правильно начинаются, потому что сразу понимаешь, что сейчас тебя перенесут в другой мир.
Так вот.
Давным-давно жила была девочка, которая согласилась бы жить где угодно, только не там, где жила. А еще больше ей хотелось найти путь в другой мир, лежащий за пределами этого: в тот дивный мир, о котором она читала в книжках. Она заглядывала в старые шкафы и не пропускала ни одной кроличьей норы. Она пробовала тереть каждую старую лампу, какая попадала ей в руки, и загадывала, загадывала желания…
Я всегда знала, что есть другой мир, где обитают духи сумерек, которых можно заметить только краешком глаза, эльфы и еще более удивительные создания, видимые только случайно, мельком: шепотки и мелькание теней – вот они есть, а вот их нет, стоит только посмотреть в их сторону.
Правда, я не всегда умела найти их. А когда научилась, долго думала, что это просто избыток воображения просачивается из моей головы в окружающий мир.
С точки зрения того, что профессор Дейпл называет общепринятой реальностью, – имея в виду, что мир таков, как он есть, потому что все мы согласились считать его таким, – можно сказать, что я ношу в себе волшебный мир, невидимый для тех, кто живет рядом со мной. Странный и удивительный мир, в котором неправдоподобное становится не просто возможным, а вполне вероятным. И не важно, что по большей части никто, кроме меня, не способен его увидеть, хотя я, может быть, потому и начала рисовать, что хотела показать всем остальным тот чудной уголок действительности, в котором я живу.
Краешком глаза я замечаю то, чего вроде бы не должно быть, но есть, хотя бы на миг. На блошином рынке почерневший чайник оборачивается барсуком и спешит прочь, перебирая короткими лапками. Поздно ночью на подоконник детской на втором этаже, над китайской бакалейной лавочкой, напротив моей студии, опускается потерявшийся мальчик, и крошечная искорка пляшет у него над плечом, когда он заглядывает внутрь сквозь толстые стекла. Еще позже мне слышен приглушенный стук копыт по мостовой, и, выглянув в окно, я вижу страшного карлика, которого Кристи называет Долговязым, верхом на свинье Бригвин. Он спешит на ярмарку гоблинов и вертит в пальцах спутанные волосы, управляя ветром.
Да, и горгульи… Сидят на своих высоких насестах, притворяются каменными, а сами ведут долгие беседы с голубями и воронами. Я вижу, как они украдкой шевелятся и замирают, лукаво скосив глаза, стоит им заметить мой взгляд.
Но меня всегда отличало богатое воображение, и прошло много лет, прежде чем я осознала, что большинство людей не умеют видеть тех странных чудес, которые заметны мне. Я долго считала, что они видят, но не хотят признаваться.
Только беда с волшебством в том, что оно почти ни в чем не помогает. Когда дела плохи, мало проку с того, что ты замечаешь эльфов на свалке и ворон, которые умеют превращаться в девчонок и обратно. Нужного волшебства вечно не оказывается под рукой. Три желания, джинны в бутылках, семимильные сапоги, плащи-невидимки и прочее остаются в сказках, а здесь, в большом мире, нам приходится изворачиваться как умеем, своими силами.
