– Сергей! – начала Варя, указывая на узелок в своих руках. – Я принесла еду…
Борис рассмотрел Варю за долю секунды, и как только она произнесла первое слово, он отвернулся, закатил глаза, чтобы подумали, что ему дурно, и грохнулся как будто в обмороке на пол, причем голова его оказалась под столом, чтобы Варя не видела его лица. Он рассчитывал на то, что Черкиз рассердится и выгонит Варю из кабинета.
– Что это с ним? – услышал он растерянный Варин голос.
– Слабак, – презрительно ответил Черкиз, – увидел револьвер и испугался. А тебе нечего тут делать. Гордиенко, подними его!
Грубые руки схватили Бориса и выволокли из-под стола. Не открывая глаз, он услышал Варин заглушенный стон, как будто она закрыла себе рот рукой.
«Узнала!» – пронеслось в мозгу.
– Вон отсюда! – взревел Черкиз. – Не мешай работать!
Хлопнула дверь, и Борис открыл глаза.
– Этого – в депо! – приказал Черкиз. – И руки связать покрепче!
Борис, конвоируемый Гордиенко, вышел в коридор, моля Бога, чтобы не встретить Варю. Но там было пусто. Гордиенко поручил его двум солдатам с наказом препроводить в депо и следить строго, чуть что – сразу стрелять. Борис не слышал разговоров вокруг себя, не видел дороги, по которой его вели. Он был в шоке. Варя, его маленькая сестренка, которую он считал навеки потерянной, а скорее всего погибшей, оказалась жива, да еще находилась у красных! Кто она этому ненормальному ублюдку Черкизу? Как ни противно это признавать, но, кажется, Варька его жена или, как говорят у красных, которые отменили законный брак, сожительница. На это указывает еда, принесенная в узелке, а также та смелость, с которой Варвара проникла в кабинет, несмотря на запрет Гордиенко. И что теперь будет? Несомненно, сестра его узнала. Но, молодец, сдержалась, не показала виду. Станет ли она просить Черкиза за него? Но это – пустое дело, ничего не выпросит у этого комиссара, а только себе навредит.
– Ребята, у вас огоньку не найдется? – прервал грустные размышления Бориса очень знакомый голос.
– Стой, вражина! – скомандовал старший красноармеец и ткнул Бориса прикладом в спину.
Борис поднял голову и с замиранием сердца узнал в подошедшем коренастом красноармейце Саенко.
Вот те раз! Оказывается, Саенко не только сумел удрать от патрулей, но еще и раздобыл где-то красноармейскую форму и винтовку.
– Огоньку-то у нас, может, и найдется, – издалека начал старший конвоир Бориса, – да вот только было бы чего прикуривать…
– А я сегодня добрый, – Саенко мигом ухватил мысль, – могу табачком поделиться.
– Но, – уперся второй конвоир, помоложе, с хитрым лицом, похожий на хорька, – мы при исполнении ответственного задания…
– Да подождет задание ваше, – махнул рукой Саенко, – ему спешить некуда.
Он уже достал кисет и махал им перед носом пожилого. Борис незаметно оглянулся. Улица, по которой вели его красноармейцы, находилась на окраине, народу на ней было немного, военных и вовсе никого, кроме его конвоиров. Саенко сумеет нейтрализовать этих двоих. Конечно, бежать со связанными руками несподручно, но у него нет выбора.
– Стой! – неожиданно заорал на Саенко похожий на хорька красноармеец. Он отскочил на два шага и выставил вперед винтовку, передергивая затвор.
– Ты чего, Семушкин? – недоумевал пожилой. – Человек к нам со всей душой…
– С чего это он такой добрый? – шипел «хорек». – Табачком, вишь, поделиться… Отойди назад быстро, а то стрелять буду! – заорал он на Саенко.
Борис оценил позицию. Теперь уже не удастся убежать внезапно. «Хорек» сразу же станет стрелять, а у Саенко винтовка за спиной, пока он ее достанет. Тут из-за поворота показались еще трое красноармейцев. Борис встретился глазами с Саенко и едва заметно покачал головой.
– Ну, как хотите, – отступил Саенко, – я вон у тех товарищей огоньку спрошу.
Пожилой, которому хотелось курить, а табака своего не было, все раздражение из-за поведения своего напарника перенес на Бориса, ругал всю дорогу белую сволочь и обещал, что вскорости сметут их всех с лица земли, как нечисть поганую. Дошли до старого депо. Это было довольно-таки большое здание с железными воротами, возле которых толпились женщины. Красноармеец у входа вяло отгонял их, устав уже ругаться. Женщины не уходили, пытались вступить с красноармейцем в разговор, слышались крики и плач детей, которых матери привели с собой.
