– А когда начали ковать лошадей?
– Это тоже пошло с Востока. Киргизы начали ковать лошадей в IX веке, арабы принесли подковы в Европу в XI–XII веках. Ты знаешь, что в армии подковывают только на передние ноги – это безопаснее, когда лошадь лягается, и вполне достаточно защищает копыта при походе.
Для первых уроков Саенко привел тяжеловесную, медлительную обозную лошадь. Борис был очень обижен, он считал себя опытным наездником, но Горецкий велел ему учиться у Саенко, и Борис, сдержав свое возмущение, начал учиться.
Очень скоро он понял все преимущества казацкой посадки, освоился с длинными стременами и почувствовал их удобство. Действительно, ноги не затекали, а при наклонной казацкой посадке на рыси не отбивался копчик. Увидев, что учение продвигается успешно, Саенко одобрительно улыбнулся и, хитро сощурившись, куда-то ушел. Спустя четверть часа хитрый хохол возвратился, ведя в поводу чудного гнедого коня.
– Вот, ваше благородие, так и так, вполне подходящий коник!
– Саенко, братец, да где же ты такого красавца откопал! – восхищенно ахнул Борис. – Ведь это же не конь, а просто чудо какое-то!
– Да, коник гарный, – Саенко расцвел, довольный произведенным эффектом, – только уж ты, ваше благородие, его не обижай, корми хорошенько, седлай аккуратно, чтобы спину не набить…
– Где же ты взял его, братец? – повторил Борис свой вопрос, чувствуя кое-какие подозрения.
– Где взял, где взял, – насупился Саенко, – да сам коник приблудился. Видно, хозяин плохо за ним глядел, вот животная и ушла…
– Ох, Саенко! Чувствую я, украл ты этого коня!
– Ну, ваше благородие, – Саенко прямо-таки кипел от праведного возмущения, – как это вы про меня думаете! Что я – цыган какой? Цыгане – вот эти-то лошадей воруют, так на то они цыгане и есть. Их хлебом не корми, только дай стащить чего-нибудь, а лучше всего – коника… А я – да никогда! Этот коник просто оголодавши был, за ним хозяин, видать, худо смотрел, вот он и ушел… Сам, вот те крест, сам ушел!
Борис покачал головой: подозрения его не рассеялись от саенковских объяснений, а только еще больше укрепились. Гражданская война не время для размышлений на моральные темы, а лошадь Борису была необходима. Тем более такая прекрасная. Борис кстати вспомнил слова покойного Бережного о том, что украсть коня и оружие – не грех, а доблесть для мужчины, и успокоился.
Он с восторгом оглядел своего нового коня. Тонкие легкие ноги, гордая посадка головы, выразительные карие глаза… Немножко портили коня только коротко обрезанные хвост и грива. Когда Борис осматривал короткую и неаккуратно остриженную гриву, он покосился на Саенко и увидел на его лице легкое смущение. Тут он понял, в чем дело: Саенко наверняка сам обстриг хвост и гриву коня, чтобы его не узнал прежний хозяин. Внутренне усмехнувшись, Борис не стал вслух распространяться о своей догадке. Он подошел к коню и погладил его по шее. Красавец покосился на него, и кожа его нервно передернулась.
– Ничего, ваше благородие, – успокоил поручика Саенко, – привыкнет. Ты его покорми, сахарку ему дай.
– А как его зовут-то? – спросил Борис.
– Как зовут? – переспросил Саенко, видимо, не задумывающийся до сих пор над этим вопросом. – Как зовут? Обыкновенно, Васькой зовут.
Простецкое имя не слишком подходило стройному, легконогому жеребцу, но Борис не стал спорить.
Теперь занятия пошли гораздо живее. Васька был резвым, но послушным конем, хорошо объезженным. Он быстро привязался к Борису и выполнял его команды быстрее, чем Борис успевал их произнести. Единственный недостаток, который был у этого прекрасного жеребца, состоял в том, что иногда, когда всадник резко натягивал поводья, чтобы остановить его, Васька, вместо того чтобы остановиться, задирал голову, закидывая ее на спину, как будто любовался небом. Саенко, увидев эту манеру, покачал головой:
– Звездочет! Такую лошадь звездочетом называют. Это плохо, да мы его живо отучим.
Саенко принес несколько сырых яиц и велел Борису, когда Васька снова запрокинет голову, разбить эти яйца у коня на лбу и оставить так, не вытирая.
Борис так и сделал. Васька жалобно ржал, мотал головой. Яичный белок засох, склеив шерсть и залепив глаза коня. Борис не смывал засохшую массу, хоть ему и жалко было Ваську. Несколько дней конь проходил уродом, вызывая насмешки всех встречных, но зато голову больше не запрокидывал. Потом Саенко отмыл его, отчистил, а с вредной привычкой «звездочетства» было уже покончено. В остальном конь был удивительно хорош.
