– Возможно, и так, – кивнул Горецкий, – а может быть, что господина этого так переполняет классовая ненависть, что никак не может он сдержать своих эмоций.
– Ну, насчет классовой ненависти – это вряд ли. Что Осоргин дворянин – тут уж сомнений нету.
– Ладно, это я так, различные варианты рассматриваю. Извольте продолжать.
Борис прикоснулся пальцами к виску, чуть заметно поморщился и продолжил:
– Есаул Бережной – весьма колоритная личность. Он из терских казаков и, как все настоящие терцы, полудикарь, глядит этаким абреком, романтическим горцем. Такую мне поэму прочитал про коней и оружие – что твой лермонтовский Казбич! Кстати, – покосился Борис на Горецкого, – я ему пистолет проиграл, который вы мне выдали.
– Ну, голубчик, вы что же, хотите, чтобы я ваши карточные долги платил? Проиграл так проиграл.
– Да больно уж он на этот «парабеллум» засмотрелся. Я уж хотел по кавказскому обычаю пистолет этот ему подарить, а он не захотел, предложил сыграть. Так я для пользы дела согласился.
– Ладно, коли для пользы – посмотрю, может, что-нибудь вам достану.
– А то ведь мне украсть придется, – засмеялся Борис, – есаул ведь что сказал: оружие красть можно, в бою добывать можно, а покупать нельзя.
– Да, настоящий абрек, – усмехнулся Горецкий, – а между прочим, Борис Андреевич, терские и кубанские казаки не слишком надежны. Среди них весьма популярна идея создания на Северном Кавказе независимого государства, и они воображают, что Советы им позволят… Конечно, офицеры менее подвержены красной пропаганде, а среди рядовых казаков такие идеи очень даже в ходу. Что еще можете сказать про этого романтического есаула?
– Вспыльчив, – продолжил Борис, – но в отличие от Осоргина отходчив и добр, нисколько не злопамятен. В общем, мне трудно представить такого человека в роли предателя.
– Это всегда трудно, – негромко сказал Горецкий, – представить человека, с которым ты разговаривал по душам, пил на брудершафт, играл в карты, ходил под пули, представить такого человека в роли предателя, вражеского шпиона или убийцы… Преступники, Борис Андреевич, – такие же люди, как мы с вами, и зачастую очень даже симпатичные… Ладно, я отвлекся. Что вы можете сказать о Мальцеве?
– Менее всего, – смущенно проговорил Борис. – Гусарский ротмистр, человек уравновешенный, спокойный. Хотя в игре азартен, но и в азарте сохраняет некоторое благоразумие, умеет на самого себя взглянуть как бы со стороны и с некоторой долей иронии… Впрочем, я вижу, Аркадий Петрович, что ничего по-настоящему полезного я вам сообщить не смог, не обессудьте.
– Отчего же? Всегда полезно представить себе характеры и психологические типы людей, попавших в сферу расследования. А я, голубчик, вот что подумал, – Горецкий, по своему обыкновению, снял пенсне, приобретя чеканную строгость черт, – устроим-ка мы всем нашим подозреваемым маленькую проверку…
Полковник Азаров явился в штаб корпуса за новым назначением. Он приходил сюда едва ли не каждое утро, и его все отсылали и отсылали, перенося разговор на другой день. Но сегодня все было по-другому. Его направили в кабинет, где прежде не приходилось бывать, и незнакомый ротмистр, приподнявшийся из-за стола, сказал:
– Господин полковник, прошу вас прибыть к полковнику Кузнецову в штаб армии. Он сообщит вам ваше новое назначение. Заодно, не в службу, а в дружбу, передайте полковнику этот пакет.
Ротмистр протянул Азарову небольшой конверт из плотной серовато-желтой бумаги. На конверте не было указано назначения или адреса, была только крупная, дважды подчеркнутая красным надпись: «Совершенно секретно».
– Курьеры все разосланы, – извиняющимся тоном пояснил ротмистр, – а передать срочно нужно… Вы уж, господин полковник, передайте, с соблюдением возможной осторожности. Пакет наиважнейший.
Азаров удивленно взглянул на ротмистра, расписался в какой-то подсунутой тем книге и спрятал конверт в полевую сумку.
– Доставлю, конечно… А что за назначение, не знаете?
Ротмистр пожал плечами и ответил:
– Владимир Зенонович распорядился… Кажется, составляют новую мобильную часть из кавалерии и конной артиллерии.
