– Это настоящий пулад… или булат, как говорят европейцы – старинный прекрасный клинок.
– Это фамильный ваш кинжал? – с любопытством спросил Борис. – Или вы его купили?
– Купил?! – Лицо Бережного побагровело. – Оружие не покупают! Оружие можно получить от отца, можно добыть в бою, но покупать оружие нельзя. Этот клинок я добыл в бою. – Бережной, видимо, вспомнил что-то давнее, и краска возмущения сошла с его лица, он успокоился и закончил: – А вот выиграть оружие в карты можно. Давайте, поручик: ваш «люгер» против моего кинжала.
– Извольте. – Борис кивнул. – Коли не хотите принять пистолет в подарок – сыграем.
Бережной перетасовал колоду, велел Борису снять половину и начал метать. Направо выпала десятка, налево – валет. Борис открыл десятку.
– Десятка ваша бита, – с легкой усмешкой произнес наблюдавший за игрой Осоргин.
– Что ж, – Борис пожал плечами, – я ведь говорил вам, господа, что мне в карты не везет! Прошу вас, есаул. – И он протянул Бережному свой «парабеллум». – Так и так я хотел вам его подарить.
Бережной любовно погладил рукоять пистолета, убрал его в кобуру и промолвил:
– Оружие и лошади – вот что должно радовать сердце настоящего мужчины! А бабы… они не стоят того, чтобы долго о них думать.
– Видимо, какая-нибудь брюнетка сильно задела твое сердце, – с прежней легкой усмешкой заметил Осоргин.
– Митенька, – поморщился Мальцев, – ну что у тебя все-таки за характер! Знаешь прекрасно, что есаул не любит подобных разговоров, а все тебе неймется… Ну, господа, выпьем за Москву, за то, чтобы мы с вами прошлись через месяц по ее улицам!
– Выпьем, за это выпьем, – тихо промолвил Осоргин и добавил вполголоса, обернувшись снова к Борису: – А только с вами, поручик, и в карты-то играть неинтересно – проигрыш вас не огорчает, наверное, и выигрыш не радует. Что вы за человек такой… Как шеф ваш, полковник Горецкий, – такая же темная лошадка…
– Это ты, Дмитрий, – перебил его Алымов, – это ты что за человек, вечно на ссору набиваешься, не можешь с характером своим сладить! Чем тебе, спрашивается, Борис не угодил?
– Ладно, Алымов, ладно, – поморщился Осоргин, – скверное настроение… Простите меня, поручик!
– Да я не в обиде. – Борис пожал плечами. – Давайте выпьем с вами на брудершафт.
– А что. – Осоргин улыбнулся чуть криво по своему обыкновению. – Что ж, выпьем.
* * *
Полковник Азаров собирался к даме своего сердца. Ивана он отослал из дому с какими-то поручениями. Раздался стук в дверь. Поскольку в доме никого не было, полковник накинул френч и, не успев застегнуться, отворил дверь. На пороге стояла та, к кому собирался он сейчас идти, чтобы провести вечер. Софья Павловна тяжело дышала, грудь ее вздымалась. Щеки ее горели, глаза сверкали, волосы выбились из-под шляпки. Пораженный полковник отступил внутрь, не успев вымолвить ни слова. Она проскочила в дверь, незаметно для Азарова оглянувшись по сторонам. В переулке никого не было, никто не мог ее видеть.
– Вы… – опомнился Азаров, – Софья Павловна, вы… как вы здесь?
«Обыкновенно», – раздраженно подумала она, но промолчала.
– Простите, я… совсем не ожидал. – Он торопливо застегивал френч.
Софья Павловна глубоко вздохнула и начала представление. Шляпа и перчатки полетели на диван, она подошла к полковнику вплотную и посмотрела ему в глаза требовательно и тревожно. Потом вдруг отскочила в сторону и закрыла лицо руками.
– Нет, – глухо донеслось до Азарова, – нет, не могу, не могу поверить…
– Но что такое, что случилось? – бормотал ошеломленный полковник.
– И вы еще спрашиваете, что случилось? – Теперь она стояла перед ним, грозно сверкая фиалковыми глазами. – Вы, вы еще имеете совесть недоумевать по поводу происшедшего? Вы – низкий, бесчестный человек! Вы думаете, что раз сейчас война, то в такое страшное время можно безнаказанно издеваться над несчастной одинокой женщиной, можно играть ее чувствами… – Тут Софья Павловна сочла необходимым грациозно упасть на диван и разразиться рыданиями.
Полковник Азаров совершенно потерял голову. Вид любимой женщины, так откровенно страдающей, привел его в неистовство. Он упал на колени перед ней, он целовал ее руки, которые она пыталась отнять, – словом, сцена была достойна немого кинематографа. Наконец Софи, чувствуя, что такая опасная близость приводит влюбленного полковника совершенно к определенным мыслям, как и всякого нормального мужчину, села на диване и оттолкнула своего обожателя.
